17 потерянных - Нова Сума (2018)

Утром она покинула сарай. Но теперь, когда ее не было дома целую ночь, она боялась возвращаться. Часть ее хотела вернуться, но когда она подошла ближе к мусорным бакам, то услышала знакомые голоса — это были ребята из ее квартала. Она представила, что они опять чем-нибудь запустят в нее, скажем, бутылкой. Или каким-то уличным мусором. Или яркими шариками леденцов, маленькими и твердыми, как градины. Если подержать такие шарики в горячих потных кулаках, то их оболочка подтает, и они оставят следы на одежде, как после игры в пейнтбол. Оранжевые, коричневые, синие, зеленые, красные; самые большие и темные следы оставались там, где было больнее всего.

Она была готова выйти, но услышала эти голоса. И она знала, что если покинет свое убежище, если вернется домой и в школу, в нее полетят вещи похуже. Гораздо хуже. И она не выдержит. Они смогут бросать в нее что угодно, завалить ее содержимым мусорных баков, а она будет просто лежать, позволив похоронить себя под этими отходами. И Шьянн придет конец.

Вот почему она не могла вернуться.

Вторую ночь она пролежала без сна в старом складском помещении, а следующую — в доме, подлежащем сносу. Висячие замки там были сбиты, и туда мог войти любой. Ее иллюзии насчет того, что последние месяцы перед тем, как ей исполнится восемнадцать, она проведет на заброшенном участке и будет спать на толстом дубе, где никто ее не потревожит, потерпели крах, когда наступили холода.

Там, где она пряталась, отопление и электричество обычно не работали, потому что городские власти отключили их. Она сидела в темноте, и ее била дрожь. Она, как умела, старалась сохранить тепло, но зимние ночи были длинными. Гораздо длиннее, чем она это себе представляла. И она не знала, сколько еще ночей способна выдержать.

Последнее, что она запомнила, было вроде как сном. Ее глаза закрывались, холод проникал до мозга костей, и ей чудилось, будто о ней говорит весь город. Но люди не издевались, на этот раз она слышала о себе только приятные вещи. Мэр города упрятал бы их за решетку, если бы они не сделали этого.

Девочки из школы причитали перед камерой: «Шьянн, вернись, пожалуйста, домой, нам так жаль. Мы всегда занимаем тебе место в столовой». А мальчики вторили: «Мы говорили, что ты некрасивая, потому что хотели быть с тобой, Шьянн. Разве ты этого не знала? А мы не знали, что ты не знаешь».

Учителя, один за другим подходя к микрофону, восхваляли ее. Мистер Уоллис сказал, что был очень не прав, когда отругал ее за валявшиеся у нее под партой леденцы и оставил после уроков за то, что она ела в классе. Миссис Тейлор, проводившая выматывающие тренировки в спортивном зале, поклялась, что Шьянн никогда больше не придется делать дополнительных приседаний в наказание за то, что недостаточно быстро бегает по кругу. А миссис Эткинс, противная учительница английского, публично заявила, что аннулирует все ее неудовлетворительные отметки и поставит вместо них высшие.

Ну и все такое прочее. А ее родители говорили, что этого слишком мало, что все слишком поздно и они организуют ей обучение на дому, чтобы она могла закончить школу. И купят ей машину. И она увидит ее, когда вернется домой — сияющую и синюю, украшенную большим бантом, стягивающим прозрачный упаковочный материал — совсем как в телерекламе.

Ей было слишком холодно, чтобы она могла пошевелиться. Слишком холодно, чтобы встать и выяснить, может ли все это быть правдой, но представить, что делает это, она могла. Она смотрела, как садится в сверкающее синее чудо — свое и ничье больше — и уезжает отсюда: далеко, очень далеко.

31