Трибьют - Нора Робертс (2009)

— Это символы. Мода меняется, приходит и уходит, но остаются символы. Уже не будет розового дивана с белыми атласными подушками. Я все изменила и не жалею об этом. Тут никогда не будет такой элегантности, смелости и яркости, как при ней. И я с этим тоже примирилась. Но иногда я прихожу сюда, иногда у меня возникает желание — я знаю, что это похоже на безумие, — спросить у нее, одобряет ли она все это.

— Одобряет?

Силла улыбнулась и прижалась лбом к его лбу.

— И поскольку я делаю странные заявления, то могу продолжить в том же духе и задать тебе странный вопрос?

— Давай расположимся на той части веранды, которая лучше предназначена для странных вопросов, потому что я не могу так долго сидеть на корточках, — он встал и поднял ее.

Они устроились на ступеньках веранды, вытянув ноги.

— Ты уверен, что именно здесь задают странные вопросы?

— Лучшего места не найти.

— Ладно. Ты знал дедушку Брайана? Отца его отца?

— Почти нет. Он умер, когда мы были совсем маленькими. Большой и крепкий мужчина. Властный.

— Ему было около шестидесяти в то Рождество? В последний рождественский праздник.

— Не знаю. Думаю, около того. Почему ты спрашиваешь?

— Не так уж стар, — сделала вывод Силла. — Дженет любила мужчин старше себя. И моложе. Любого возраста, любой расы и любого вероисповедания.

— Ты думаешь, Дженет Харди и дед Брайана? — Он удивленно рассмеялся. — Это так… странно.

— Во-первых, начнем с того, что людям вообще совсем непросто представить, что у их дедушек и бабушек были любовные похождения и что они занимались сексом.

— Я и не желаю это представлять, — он шутливо толкнул ее локтем. — В моей голове установлен телевизор высокой четкости. Если я это представлю, у меня останется травма на всю жизнь.

— Форд, он мог написать эти письма.

— Мой дедушка?

— Нет. Ну да, раз уж ты об этом сказал. Он был без ума от нее, по его же собственному признанию. Он фотографировал ее.

Форд уронил голову на руки.

— Ты вызываешь в моем мозгу ужасные картины.

— Он расскажет тебе, если ты попросишь?

— Не знаю, и я не собираюсь его расспрашивать. Никогда в жизни. И я ухожу с этой безумной части веранды.

— Погоди, погоди. Оставим дедушек. Теперь Брайан. Трудно поверить, что твой дедушка с такой любовью смотрел бы на эти снимки, если бы все закончилось так плохо. Но дед Брайана подходит, правда? Властный, влиятельный. Женатый. С детьми, с успешной — и публичной — карьерой. Он вполне мог быть автором этих писем.

— С учетом того, что его уже четверть века нет в живых, доказать или опровергнуть это будет трудно.

Серьезное препятствие, подумала она, но преодолимое.

— Вероятно, где-нибудь сохранились образцы его почерка.

— Да, — Форд вздохнул. — Наверное.

— Хорошо бы достать образец и сравнить с письмами — тогда все разъяснится. Они оба умерли, и на этом все закончится. Не будет никакого смысла рассказывать об этом. Но…

— Ты будешь знать.

— Я буду знать, и я смогу спокойно забыть о той части ее жизни, которую так неожиданно открыла.

— А если почерки не совпадут?

— Тогда у меня останется надежда, что когда-нибудь я задам правильный вопрос нужному человеку.

— Попробую что-нибудь сделать.

Форду потребовалось два дня, чтобы придумать план действий. Он не умел лгать. Нельзя сказать, что он совсем не мог этого делать, но у него никогда не получалось выглядеть при этом убедительным. Ложь сходила ему с рук только тогда, когда человек, которому он лгал, жалел его и делал вид, что ничего не замечает. Поэтому Форд старался обходиться правдой.

Он наблюдал, как Брайан и Шанна выгружали торфяной мох на землю у подножия законченной стенки из камней.

— Можешь взять лопату, — сказал ему Брайан.

— Могу, но в наблюдении и восхищении есть своя прелесть. Особенно если объектом наблюдения и восхищения является зад Шанны.