Несгибаемый - Марина Агекян (2021)

— Вы знали, что на завтрак я люблю яйца пашот, жареный бекон и пью теплый шоколад с клубничным джемом? Клубничный джем я люблю больше всего на свете. Вы знали об этом?

Господи, она заметила! Эрик был поражен. Она не заметила самого главного в день свадьбы, а эта мелочь не ускользнула от нее. Но, черт побери, она ведь была его женой. И предугадывать ее желания было его долгом. Чего еще она ожидала от него? Что он совсем позабудет о ней и спокойно довезет до Эдинбурга? В последнее время она выглядела такой несчастной, будто жизнь безвозвратно покидала ее, поэтому ему захотелось хоть как-то порадовать ее.

И уже не думал, что она когда-нибудь обратит внимание на его поступки.

И все же она заметила.

Это почему-то отдалось в груди глухой болью. Не такой невыносимой, но эта боль не сводила с ума. Не терзала, как прежде.

Откинувшись на спинку сиденья, Эрик внимательно смотрел на нее, не представляя, какого ответ она ждёт.

Он вспомнил день прогулки по Гайд-парку. То, с каким радушием и легкостью она общалась с ним. С какой головокружительной щедростью и теплотой делилась с ним своими воспоминаниями, своими мечтами, несбывшимися надеждами. Было в этом столько сокровенного смысла, нечто столь бесценное, что он ни на что не променял бы ни одно мгновения того дня.

Но сейчас, глядя ей в глаза, Эрик вдруг с горечью осознал, что она никогда больше не посмотрит на него так, как смотрела в тот день. Открыто и искренне, с какой-то пугающей доверчивостью, когда пожелала рассказать ему о газете, в которой увидела Бетховена с букетом ландышей.

«Для меня этого недостаточно…»

Для него было достаточно уже то, что она появилась в его жизни. Достаточно того, что пока она находилась рядом с ним, толстые стены мира не обрушивались на него.

И внезапно Эрик ощутил потребность ответить ей так же искренне. Как это делала она.

— Знал.

Глаза ее расширились от удивления, граничащего с изумлением. Поразительно, но она действительно не ожидала, что он ответит. Ответит искренне.

— Знали? — выдохнула Клэр, отпустив края шали.

Эрик устало вздохнул, поборов желание провести ладонью по голове.

— Да, знал.

— Но откуда?

Вероятно, ей даже в голову не пришло то, что он мог бы позаботиться о ее завтраке, но чего она ожидала от него?

И почему, ради всего святого, почему она смотрит на него сейчас так, будто это имело для нее значение?

— Мне сказали, — вновь ответил Эрик предельно честно, не понимая, для чего это делает.

И для чего ей эти ответы.

— О, — прошептала Клэр, нахмурив брови, а потом вновь опустила голову и сжала края шали.

Такая одинокая, такая хрупкая, до боли прекрасная. И запретная…

Ему больше нечего было сказать. И нечего добавить. Не сегодня. Не сейчас. Возможно, никогда. Ведь ей этого не нужно было знать.

Не в силах больше смотреть на нее, Эрик отвернулся, поднял руку и обнаружил, что все еще держит газету. Он развернул страницы, оторвав взгляд от дороги, которая еще ближе приближала свободу Клэр.

И его конец.

— Что пишут в газетах? — раздался ее тихий, неуверенный голос, в котором прозвучала нотка отчаяния.

Будто она не хотела этой тишины. Будто цеплялась за любую возможность, чтобы отдалить молчание. Побороть тишину. Да, только у Клэр была возможность сразиться с тишиной. Перед глазами снова встал образ улыбающейся девушки, которая с таким живым интересом общалась с ним на прогулке, задавая многочисленные вопросы. Девушка, которую он так отчаянно хотел увидеть вновь.

Было безумно тяжело вспоминать тот день. Эрик не мог сейчас говорить. Что-то сжимало ему горло. Что-то сильно давило на грудь.

Вместо ответа, он вытащил пару листов газеты и протянул ей в надежде, что это займет ее.

Какое-то время она молча изучала содержимое газеты, а потом снова раздался ее голос, но на этот раз такой потрясенный, что он тут же опустил газету.