Простушка на одну ночь - Айрин Лакс

Я не говорила маме, но мы даже немного повздорили из-за этого за день до того, как родители собрались возвращаться в Лютиково.

Наша встреча была легкой и приятной. Если не считать моментов, когда я хотела за Марселем поухаживать, а он пресекал эти попытки мгновенно, не позволял даже упавшую подушку поднять. Он словно злился, что временно ему приходится лежать и с тоской смотрел на календарь.

Когда говорят о реабилитации, мысленно представляешь себе непростой уход за лежачим больным: массаж, много всяких процедур, прием лекарств строго по времени и постоянная диагностика. Но никто не предупреждает, что бороться нужно не только за здоровье, но бороться приходится и с плохим настроением выздоравливающего. Травмы сложные, требуют длительного времени на восстановление. На протяжении почти всего это периода здоровый и сильный мужчина оказывается словно в ловушке, зависим от других, полностью не способен выполнить даже элементарные гигиенические процедуры.

Может быть, именно поэтому Марсель так часто пребывал в не лучшем расположении духа? Или из-за того, что ему приходилось работать удаленно, выполняя задания, не требующие личного присутствия. Теперь он окончательно осел, летать не сможет, и каждый день он получал неоднократное напоминание об этом…

В день, когда мы повздорили, Марсель уже был взвинченным и довольно нервным. Я, как могла, гасила в себе ответные вспышки, пыталась быть милой, шутила, даже хотела побаловать его лаской, но он усмехнулся криво:

— Утешительный приз для лежащего?

Я с трудом сдержалась, чтобы не надавать ему пощечин и заставить немного встряхнуться.

Вдох-выдох, Лена. У Марселя просто плохое настроение. К тому же, когда я пришла, он был завален бумагами и довольно резко изъяснялся с кем-то по телефону.

Просто момент выдался неподходящий, говорила я себе.

— Люблю же я тебя, такого вредного! — выдохнула я и обняла Марселя.

Из-за немного выступающего животика жест вышел неулюжий, я нечаянно уронила листы бумаги. Это был контракт какой-то. Марсель дернулся инстинктивно, но, разумеется, из-за ограничений в движении, ничего поднять не смог и разразился грязной бранью, ударив кулаком по постели несколько раз.

Я подождала, чтобы он остыл, молча собрала бумаги и прилегла рядом с ним. Он обнял меня, поцеловал, кажется, снова стал моим ласковым и горячим мужчиной. От приятных ощущений стало тепло на душе, и дочурка это почувствовала, начала шевелиться, толкаться у меня в животе.

— Она толкается. Как же я хочу, чтобы ты тоже это почувствовал, — тихо сказала я. — Дай сюда ладонь, может быть, получится?

Я опустила ладонь Марселя на живот, накрыла своей ладонью.

— Вот тут, чуть-чуть левее сейчас. Чувствуешь?

Марсель весь напрягся, застыл, даже дышать перестал, потом выдохнул.

— Нет. Походу у меня атрофировались все чувства.

— Ох, не нагнетай, — отмахнулась я. — Просто мамочки чувствуют все-все намного раньше. Уверена, что через неделю или две ты точно ощутишь эти сладкие пиночки нашей Еси.

Марсель судорожно вдохнул и выдохнул через нос.

— Все-таки это имя? — спросил он и плотно сжал челюсти, помолчал. — А, что, другое имя нельзя выбрать?

— Тебе не нравится?

— Нет. Давай подумаем над другим именем?

Я расстроилась, чуть не расплакалась. Я и мои родители уже называли так девочку, и называть ее другим именем сейчас казалось кощунством.

Марсель был против, и стоял на своем, причин не объясняя. Мне стало обидно.

— Как скажешь, Миша, так и будет!

— Какой еще Миша?! — нахмурился Марсель.

— Не знаю. Не нравится? Давай о другом имени подумаем… Более оригианльное? Архип, например!

С каждым словом мой голос крепчал и набирал силу, едва ли не звенел!

— Ты неверно сравниваешь! — заявил Марсель. — Мы говорим об имени неродившемуся ребенку. В таком случае всегда можно имя поменять, и все.