Молчи - Б. Урруэла, Энн Малком

Он быстро убирает его назад. Быстро для себя, может быть, но не для Орион. Она закрепляет увиденное в своем сознании, запоминает. Даже когда он пытается выбить это из нее.

Комната исчезла.

Исчезли пятна, запах.

Был только Мэддокс, или мужчина, которым Мэддокс стал. Руки подняты вверх, ладони повернуты к ней.

— Прости, Орион, — сказал Мэддокс, широко раскрыв глаза. Она пугала его.

Ну и хорошо.

— Этот едет наверх, — объяснил он, кивая на лифт. — Мы… э-эм… нам надо вниз.

Орион кивнула.

Вниз.

Это логично.

Она перевела взгляд на лифт, когда его двери закрывались.

Доктор Боб Коллинз. Онкология. Да, это был он.

Она потерялась в этом новом мире. Последние десять лет ее жизни были посвящены тому, чтобы выбраться, и она никогда не думала о том, что будет делать потом и что будет чувствовать, если когда-нибудь вновь станет свободной.

Сейчас она не узнавала ничего, что происходило вокруг. Маленькие гаджеты в руках у людей. Яркое освещение, которое ослепляло и обнажало ее. Даже звезды на небе, которые она увидела впервые за десять лет, когда Мэддокс и Эрик посадили ее на заднее сидение полицейского джипа, были ей чужды, как какой-то далекий сон, от которого она могла проснуться в любой момент, и ее лицо окажется на бетонном полу вместо подушки.

Она не знала, куда ей идти.

Но знала, где она была сейчас, и знала, что последствия ее плена просто так не смоются. Что не поможет разговор с каким-то мудаком со степенью психотерапевта, или попытки уйти в себя, чтобы никогда больше не видеть дневного света. Нет, эти шрамы будут вечными, вытатуированными на ее душе. И тогда она впервые поняла, что ее единственное спасение заключается в том, чтобы уничтожить тех, кто лишил ее самой себя.

Кровь могла бы ее очистить.

И теперь у мести было лицо и имя.

Должность.

Доктор Боб Коллинз.

И теперь, теперь у Орион появилась цель.

* * *

Орион избегала зеркал. Она не смотрелась в них с тех пор, когда была в ванной в доме Эйприл, еще совсем юной девушкой, она приглаживала волосы и кусала губы, чтобы те покраснели и распухли. И их хотелось бы поцеловать. Сейчас она не осмеливалась взглянуть на себя. Она не хотела знать, какой уродиной стала.

В Клетке не было зеркал. Они не хотели давать им ничего, что можно было связать со своей личностью.

В больнице были зеркала, это очевидно. Так же отражались окна. Орион уловила обрывки своего стройного, вытянутого, женственного тела. Почти тряпичного. Ее волосы были редкими и сухими.

Но она не видела своего лица.

Она подняла руку и стерла конденсат с зеркала, пар все еще поднимался от ее кожи после обжигающего душа.

Она заставила себя посмотреть. Ее кожа была порозовевшей от температуры воды, которой она пыталась смыть многолетнюю грязь.

Ее лицо покрылось пятнами, веснушек больше не было. В детстве она мечтала, чтобы они исчезли. Пыталась стащить косметику у матери, чтобы их скрыть.

— Будь осторожна в своих желаниях, — пробормотала она женщине с чистой кожей и усталыми глазами.

Ее лицо было худым. Тощим. Худоба была на грани. Но это было неудивительно. За последние десять лет ей посчастливилось получать один прием пищи в день, обычно консервированную банку супа, так что все ее тело было измождённым. Никакого жира. Никаких мускулов, потому что они не хотели, чтобы девочки были сильными и давали отпор. Орион вдруг пообещала себе, что начнет становиться сильнее. Качать мышцы. Бегать. Может быть, в этом отеле был тренажерный зал.

Она продолжала смотреть на себя. Мокрые волосы прилипли к ее коже. Теперь они стали длинным, почти до задницы. Она хотела подстричь их, а потом решила, что, когда у нее появятся деньги, лучше запишется к нормальному парикмахеру. Мэддокс сказал, что скоро им будут выплачивать пособие, и денег будет столько, что они не будут знать, что с ними делать.