Оборотень - Шарлотта Йонг (2021)

– Не понимаю. – Однако она принесла остальную ее одежду, свечку и теплой воды, так что Анна могла встать и одеться. При этом она сильно недоумевала, где она могла быть, – если на корабле, то не было движения качки, хотя звуки и подходили. Уж не во Франции ли она? При всей казавшейся ей бесконечности путешествия, для этого все-таки слишком мало прошло времени, да и кто же, находясь в своем уме, решился бы сделать подобный переезд в такую погоду в скрытой лодке.

Она посмотрела в окно, маленькое отверстие с толстым стеклом, через которое можно было только разобрать темную стену перед ним. Увы. Она действительно была пленницей! Но в чьих руках? С какою целью? Что будет с другим пленником в Винчестере? То, что она видела в прошлый вечер, – была ли это действительность, или только фантазия ее расстроенного мозга? Что ей делать? Хорошо, что она верила в могущество молитвы.

Она не смела переступить порог комнаты, потому что до нее доносились грубые мужские голоса; но вот кто-то постучался в дверь, и к ее величайшему удивлению перед нею предстал Ганс, черный Ганс, показывавший свои белые зубы и сообщавший ей, что для мисс Ан готов завтрак. Занавес, закрывавшая дверь, была отдернута, и она вышла в другую комнату; здесь, в открытом камине, горел огонь, с потолочной балки спускалась лампа, все стены ее были покрыты коврами и толстыми материями ярких цветов, так что она имела вид палатки. Посередине ее, теперь уже без всякого сомнения, стоял Перегрин Окшот в таком костюме, который обыкновенно носили кавалеры того времени по утрам – просторный кафтан, но с кружевными манжетами и воротником, в шелковых чулках и башмаках, и в шелковой шапочке вместо парика, который обыкновенно надевали при полном костюме. Шапочка была оливкового цвета с красной кистью на боку, что придавало ему его обычный однобокий вид, напоминавший принца с хохлом. Время изменило его настолько, что фигура его стала еще тоньше, вертлявее и черты лица осунулись и побледнели.

Он низко поклонился ей с обычною иностранною вежливостью, всегда возмущавшею его сверстников, и протянул свою тонкую руку с множеством украшавших ее колец, чтобы подвести молодую девушку к маленькому столу, где для нее был приготовлен изящный завтрак, обнаруживавший искусство Ганса.

– Я надеюсь, что вы отдохнули и будете кушать о аппетитом.

– Сэр, что все это значит? Где я нахожусь? – сказала Анна, гордо выпрямляясь с природным достоинством, в котором было ее единственное спасение.

– В волшебном царстве, – сказал он, улыбаясь и накладывая на ее тарелку.

– Говорите серьезно, – просила она. – Я не могу есть, пока не пойму всего. Теперь не время шутить! От моего приезда в Лондон зависит жизнь человека! Если вы спасли меня от этих людей, то отпустите меня.

– Разве теперь возможно тронуться с места, – сказал он, – посмотрите сами.

Он отдернул при этом занавес и вывел ее из комнаты, открыв после этого сперва одну дверь, потом другую; и она увидела проливной дождь и громадные волны, верхушки которых ветер срывал и нес с такою силою, что он едва мог закрыть отпертые двери.

– Никто не может теперь тронуться с места, – сказал он в то время, когда они опять вернулись в теплую светлую комнату.

– Это ужасная буря. Такой, говорят, не бывало много лет. Окна изнутри должны были закрыть щитами, а то вышибло бы стекла. Попробуйте произведения Ганса, вы давно знакомы с ними. Будете пить чай? Вы помните, как ваша мать научила мою заваривать его, и как она простила мне мою злобную шалость, когда я прыснул в нее водой из спринцовки.

В манере этого странного существа было столько кроткого и успокоительного, что Анна, ввиду полной невозможности бороться с бурею и сознавая необходимость подкрепить свои силы, согласилась сесть к столу и приняла участие в предложенном завтраке, а также выпила чаю, который подавался без молока в удивительных китайских чашечках, но с неподходящими по рисунку блюдечками.