Ложь - Каридад Адамс (2018)

— Вот и пользуйся случаем! Тебе нужно отдохнуть и поспать. Плыть нам несколько дней, а в пироге не очень-то отдохнешь, да и спать в ней крайне неудобно.

— Догадываюсь.

— Считай, что я тебя предупредил.

— Не тверди одно и то же, я ни на что не жаловалась! И можешь не напоминать, что я обещала идти за тобой, куда бы ты ни пошел. Я сдержу свое слово. Я не забыла клятвы, данные перед алтарем. А вот помнишь ли их ты?

— Я не понимаю, о чем ты.

— О послании Святого Павла… оно очень красноречиво.

Деметрио смутился, но ничего не ответил. Да и что он мог ответить, если до сих пор вспоминал слова, сказанные епископом, что проникли в его душу, раня, словно стилеты. И сейчас Вероника повторила эти слова в большом и несуразном гостиничном номере с видом на речной причал, четырьмя небольшими балконами, старинной венской мебелью, широкой кроватью в колониальном стиле и зеленым шелковым струящимся балдахином, зовущим к отдыху или любви. На столе стоял вкусный завтрак, к которому они едва притронулись: молоко, горячий шоколад, холодный цыпленок, теплый хлеб с золотистой корочкой и огромный поднос с изумительными местными фруктами.

— Ладно, оставайся, а я пошел, — Деметрио встал из-за стола. — Если индеец уже на пристани, мы поплывем дальше прямо сегодня.

— Даже не поев и не поспав?

— Поесть мы уже поели, а отдыхать ты можешь до отъезда, думаю, часов до пяти-шести.

— Одна? — удивилась Вероника.

— Жена бедняка не может рассчитывать, что муж целый день будет торчать у нее под боком, расточая дурацкие комплименты и осыпая ласками, — резко ответил Деметрио.

— А что может ожидать жена от любящего мужа? На что рассчитывать? На его равнодушие, черствость, холодность, на хамство и брань?

— Ты сказала хамство и брань?

— Да, Деметрио, я выразилась грубо, но, к несчастью, ты ведешь себя именно так. Может, скажешь мне, что с тобой? — Вероника выжидательно посмотрела на мужа.

— Мне нечего сказать, — Сан Тельмо отвел глаза.

— Деметрио!

— Что еще?

— Скажи, что я тебе сделала?

— Мне? Абсолютно ничего, любимая.

— Деметрио, милый.

— Ради Бога, Вероника, прошу тебя, я предпочитаю прежний тон. Возражай, спорь, упрекай меня в грубости.

— Ты предпочитаешь грубость моей нежности, моей любви, моему горячему желанию сделать тебя счастливым даже ценой собственного счастья?

— Никогда не видел ничего глупее и нелепее, чем стремление осчастливить другого.

— Деметрио!

— В этом мире все несчастны, — оборвал жену Деметрио. — Что ты ответишь человеку, который пожертвовал самыми лучшими, самыми светлыми годами своего отрочества и юности, чтобы проложить младшему брату дорогу к счастливой жизни? И вот после стольких хлопот, когда дело сделано, брата подтолкнули к самому беспросветному отчаянию, к самым отвратительным порокам, а возможно, и к самоубийству. Ну, что ты скажешь на это?

— Это ужасно и очень прискорбно, но я не понимаю, причем тут мы.

— Не понимаешь? Когда ты перестанешь лицемерить?

— Деметрио, о чем ты?

— Ты прекрасно притворяешься наивной и безгрешной. А какое изумление написано на твоем лице!

— Ты сошел с ума?

— К несчастью, нет. Говорят, что сумасшедшие скрывают свои мысли, уходя от слишком горькой действительности. Я не смог разбить эти оковы. Моя действительность тут, вот она.

— Ради Бога, Деметрио, если ты не сошел с ума, то пожалей меня, иначе ты сведешь меня с ума!

— Пожалеть тебя! Ну нет, милая, жалость не входит в мои планы. А теперь отстань от меня. Я должен посмотреть, не прибыл ли индеец.

— Деметрио! — Вероника попыталась остановить мужа, но он, не обернувшись, торопливо пошел по широкой галерее, вдоль которой росли папоротник и маланга. Вероника смотрела ему вслед, сдерживая желание побежать за ним и поговорить. Она хотела узнать ключ к тайне, которая с каждой секундой все больше опутывала ее и страшила.

* * *