Мое безумие - Калья Рид (2021)

Синклер упирается локтями в стол и наклоняет голову ближе. Я машинально делаю то же самое. Эти зеленые, с золотистыми крапинками глаза смотрят на меня в упор. Они манят, затягивают меня в себя, хотя у меня есть все причины держаться от них как можно дальше. Мои внутренности вновь начинают скручиваться узлом, по коже как будто пробегает ток.

– Расскажи мне что-то, чего я не помню, – тихо говорю я.

Синклер смотрит мне прямо в глаза.

– В самый первый раз, когда я поцеловал тебя, я ощутил вкус твоей души, и она была всем, чего нет во мне… Светом в моей тьме. Радостью среди моих забот. Этот момент навсегда останется со мной. Может, ты и забыла о нас, но я всегда буду это помнить.

От его слов мое сердце летит в тартарары. Я крепче прижимаю к себе Эвелин и задаю вопрос, который, как я знаю, не имею права задавать.

– Синклер, ты любил меня?

Он медленно-медленно опускает руки и буквально прожигает меня взглядом. Мои пальцы невольно начинают дрожать.

– Я любил тебя тогда и люблю сейчас.

17

Возможно, Уэс прав.

Может, мне не стоит копаться в прошлом. Красота первых дней нашего брака постепенно угасала, вырождаясь в отношения, которые неуклонно ухудшались. И если я только-только подхожу к середине нашей истории, то каков ее финал?

При этой мысли я вздрагиваю.

Возможно, время притупило боль и затянуло раны, но теперь я вновь вскрывала их, заставляя себя почувствовать привязанную к моему сердцу боль. Я вспоминаю, что мое сердце больше не бьется. Оно живет словами. Оно в синяках и ссадинах, и иногда мне кажется, что оно вот-вот развалится, но оно все еще живо и говорит:

Мне больно.

Мне больно.

Мне больно.

Но, несмотря на боль, я знаю, что просто обязана все выяснить. Я зашла слишком далеко, и мне нет пути назад… верно?

Плач Эвелин повышается на октаву, и я вздрагиваю. Я кладу ее головку себе на плечо и, шагая по коридору, ласково поглаживаю ей спинку.

– Ничего страшного, – шепчу я. – Все хорошо.

Элис бросает на меня колючий взгляд, но не произносит ни слова.

Кажется, Эвелин только и делает, что плачет. Что бы я ни делала, она все равно продолжает реветь. Я даже напеваю ей на ухо детскую песенку – верный способ заставить ее успокоиться. Но нет. Плач не стихает.

В моей голове крутятся бесконечные вопросы: может, я уделяю ей недостаточно внимания и любви? Может, она больна?

Кажется, чем больше осколков памяти возвращается ко мне, тем сильнее дает о себе знать это странное и ужасающее разъединение, как будто кто-то перерезал соединяющие нас провода. Расстояние между нами продолжает расти. Я понятия не имею, как это остановить.

Прежде чем войти в кабинет доктора Кэллоуэй, я замедляю шаг и беспомощно смотрю дочери в глаза.

– Пожалуйста, перестань плакать, – умоляю я ее.

Она моргает, ее ресницы трепещут. Она тупо смотрит на меня. Плач прекращается, но она ерзает и корчится в моих объятиях, как будто предпочла бы оказаться в чьих-то других, но знает, что этого не произойдет.

– Фэйрфакс – не место для ребенка… – бормочет Элис, прежде чем уйти.

Набрав для смелости полную грудь воздуха, я стучу в дверь и вхожу. Доктор Кэллоуэй здоровается со мной, и я направляюсь к тому же стулу, на котором обычно сижу. Я даже не заметила, как начала воспринимать Фэйрфакс как этакую промежуточную остановку между моей старой жизнью и той, которая дальше ждет меня в этом мире.

Мы проходим через стандартные вопросы, и я даю на них стандартные ответы. Между нами беспокойно кружится энергия.

– Готова к новой партии снимков? – с улыбкой спрашивает она.

Как бы я ни боялась увидеть свое остальное прошлое, я крепко на него подсела. И должна знать все.

– Готова.

– Отлично.

Моя папка уже открыта перед ней. Она вытаскивает всего три снимка.