Мое безумие - Калья Рид (2021)

– И давно ты здесь? – ни с того ни с сего спрашивает она.

– Давно, – кратко отвечаю я.

– Сколько? – уточняет она. – Четыре года? Пять? Два? Назови примерную цифру.

Если это ее способ завязать разговор, ей нужно придумать что-нибудь получше. Во мне закипает гнев, умоляя выпустить его на поверхность. Но я изо всех сил стараюсь его подавить.

– Это так важно?

Я прикусываю язык, чтобы не сказать то, что мне известно, но о чем я позже пожалею. Очевидно, я не хочу разговаривать с Риган. Но она остается на месте и смотрит на меня.

– Как твоя дочь?

– Хорошо.

– Где она?

Я сажусь прямо и смотрю на нее.

– С няней.

– То есть Фэйрфакс – это не только психушка, это еще и гребаные ясли. Ну, кто бы мог подумать!

Я не отвечаю.

– Нам нужно в срочном порядке повесить снаружи табличку. Я ее так и вижу. – Она разводит руки, как будто между ними вот-вот возникнет радуга. «Фэйрфакс: пусть у ваших детей день за днем сносит крышу».

Слова Риган идеально сочетаются со словами Элис: «Фэйрфакс – не место для ребенка».

Сама эта мысль вызывает у меня еще большую злость.

Дыши глубже, говорю я себе. Улыбнись и сделай вид, что ее нет рядом. Но мой мир движется по нисходящей спирали. Меня так и тянет сдавить руками шею Риган, просто чтобы она заткнулась.

– Хотела бы я знать, почему ты здесь, – говорит она.

Прежде чем уйти, я кладу руки на стол и наклоняюсь к ней ближе.

– Главное правило Фэйрфакса – никогда не спрашивай у других, как они сюда попали, почему они здесь и как давно. И что-то подсказывает мне, что ты не впервые в таком месте, как Фэйрфакс. Наверняка тебе отлично известны правила.

Я знаю, мои слова задевают ее за живое. Она таращит на меня глаза, но затем медленно улыбается.

– Так может говорить только псих.

Я пожимаю плечами. Возможно, позже я пожалею об этом, но не сейчас.

– Мне кажется, я знаю, почему ты здесь. Хочешь знать?

Я ухожу и бросаю через плечо:

– Нет.

– Ты здесь потому, что ты слабая! – кричит она. Я мгновенно замираю на месте. Кровь отливает от моего лица. Я не оборачиваюсь, но спиной чувствую злорадную улыбку Риган.

– Да-да, ты слабая. Ты тут ходишь повсюду, как будто эта гребаная психушка принадлежит тебе, уверенная в том, что твоя жизнь идеальна, но правда в том, что ты слабая и бесхребетная. Ты – жертва.

Жертва. Риган выплевывает это слово, как будто это яд.

Я не могу больше это слышать и резко оборачиваюсь.

– Заткнись!

Риган улыбается, вскакивает со стула и становится за другим пациентом.

– Этот тип говорит с собственной рукой. Не знает дней. Одним словом – чокнутый.

Она бежит к следующему столу, садится на свободное место и указывает на женщину, которая смотрит на часы.

– Эта думает, что сейчас 1993 год. Курт Кобейн все еще поет, а Клинтон – президент. С ней все ясно.

Затем она медленно встает и смотрит мне в глаза.

– Но ты? Ты видишь себя. Ты говоришь. Ты здесь. И при этом втягиваешь голову в плечи перед всеми, кто тебя окружает. Малейший вызов становится для тебя препятствием, и ты сдаешься. Ты только и делаешь, что таскаешь с собой этого дурацкого младенца…

Риган безбашенная. Риган шумная, вечно прикалывается и тычет носом других в их проблемы, чтобы никто пристально не взглянул на нее и не заметил ее собственных. Я это знаю и все же возвращаюсь туда, где она стоит. Я заглотила наживку.

– Заткнись!

– Ты можешь менять ей дурацкий подгузник. Можешь кормить ее, можешь ее баюкать. Но это ничего не изменит. Хочешь знать почему? – Она наклоняется ближе. – Потому что ты плохая мать.

Ксандер ругается себе под нос. Он не смеется. Сьюзен на сестринском посту, но медленно встает со стула, пристально наблюдая за Риган. Элис улыбается.

Не попадайся на удочку, – говорю я себе. – Это ловушка.