Гобелен - Фиона Макинтош (2015)

– С корицей! – воскликнула Джейн неожиданно для себя самой. Несколько минут название пряности вертелось у нее на языке – и вот вырвалось.

– Верно, мисс Грейнджер. Браво! Табак мне шлют прямо из Севильи, а над композицией специй трудится настоящий парфюмер.

– Что до меня, я предпочитаю немецкий табак, – вступил в беседу мистер Бейли. – А вы, сэр? – обратился он к Саквиллю. – Если выскажетесь в пользу французского зелья, мы, пожалуй, скоротаем времечко в познавательной дискуссии. Какой табак вам больше по вкусу, милорд?

– Я не нюхаю табак, мистер Бейли, поскольку сия привычка притупляет обоняние. Впрочем, ваше и без того не отличается остротою, – произнес Саквилль самым невинным тоном, однако не понять намека было просто невозможно. Саквилль снова взглянул на Джейн, которая тщетно прятала усмешку. Бедный Саквилль, угораздило же его усесться рядом со старым вонючим Бейли. Наверно, терпит из последних сил.

Следующие два дня прошли точно так же, как первый. Путешественники ночевали на постоялых дворах с жесткими кроватями и неудобоваримыми ужинами и завтраками. Джейн по-прежнему делила комнату с Сесилией, чтобы свести дорожные расходы к минимуму. На вторую ночь Джейн не спалось – от голода сводило живот. На ужин подали такую жирную свинину, что Джейн не смогла проглотить ни кусочка. На цыпочках, в плаще поверх ночной сорочки, она прокралась в кухню, рассчитывая стащить краюшку хлеба и, если повезет, кусочек засохшего сыра. В непривычно тихой кухне нашлось и то и другое. Джейн отрезала тонкий ломтик от большой сырной головы, надеясь, что урон не будет заметен, и поспешила в столовую, где догорал камин. Утром огонь вернут к жизни с помощью свежих поленьев. К удивлению и радости Джейн, в столовой также никого не обнаружилось. Странно, ведь постоялый двор забит под завязку. Джейн почти прижалась к каминной решетке. Ее потряхивало; она с жадностью впитывала вялое, угасающее тепло и жевала хлеб с сыром. Тлеющие угли составляли единственное освещение комнаты; свечей не было. Джейн подула на угли, они засветились, но возродить пламя уже не смогли.

Джейн доела свой жалкий сэндвич. Надо было прихватить в кухне кружку воды; зря она об этом не подумала. Возвращаться за водой не хотелось. Наконец Джейн заставила себя оторваться от теплой каминной решетки. Томимая жаждой, она уже шагнула на первую ступеньку лестницы, ведшей в кухню, но тут из тени выступил некто.

Джейн вздрогнула, покачнулась, вернула равновесие, ушибив при этом большой палец ноги. Шипение от острой боли она вовремя трансформировала в имя.

– Джулиус! Что вы здесь делаете в этакую пору?

– Предаюсь размышлениям, мисс Грейнджер. Я боялся напугать вас, поэтому и не заявил сразу о своем присутствии. Вы, верно, считаете меня вуайером? Еще бы: затаился в темноте, подсматривает. Когда вы собрались уходить, я решил, мне следует сделать то же самое.

В неверных отсветах камина Джулиус казался почти гигантом. Он не раздевался на ночь, только избавился от камзола и расстегнул воротник, открыв стройную шею и ключицы прекрасной лепки. Подол сорочки не был заправлен в панталоны, однако свисающая ткань не скрывала стройных бедер. Джейн мигом вспомнила, как тверды и напряжены были эти бедра, когда Джулиус нес ее на руках. Щеки ее вспыхнули; слава богу, в столовой темно, румянец не виден.

– Снова прошу простить меня, мисс Грейнджер.

Джейн кашлянула.

– Вы действительно меня напугали. Похоже, на каждом постоялом дворе водятся привидения.

Джейн показалось, Джулиус улыбнулся; впрочем, наверняка она не могла сказать, ведь было темно. Просто он как-то по-особенному расправил плечи и откинул голову, словно собирался рассмеяться.

– Вам не спалось, мисс Грейнджер?

– Сон бежит от меня, – вздохнула Джейн.