Гобелен - Фиона Макинтош (2015)

– Молодчина, Джейн. Ты усвоила лексикон, подобающий эпохе.

Джейн с улыбкой вздохнула.

– А куда деваться? Вот они, мои ближайшие друзья – даром что живут теперь вдали от Шотландии.

– Напиши Мэри, объясни свое присутствие в Терреглсе. Придумай что-нибудь.

– Пожалуй, назовусь подругой Уинифред. Ведь только близкой подруге известно, где припрятаны деньги, – снова хихикнула Джейн. – Придется учиться экономить.

В комнате Уинифред, которую Джейн прежде не видела, обнаружился гардероб. Джейн убедилась, что одежды ей хватит надолго и на все случаи жизни. Она оглядела скромную, но элегантную обстановку. В этой комнате более, чем в других покоях Терреглса, чувствовалось, что хозяйка выросла во Франции, где ей привили соответствующий вкус. Два окна высотой от пола до потолка щедро впускали золотой полуденный свет. Блики поигрывали на обоях, изображавших густую листву и бледные цветы. На блестящем паркете лежал ковер, в котором повторялся рисунок обоев. Ковер доходил до самой кровати с балдахином, установленной в нише. Кровать была выполнена в том же стиле, что и кровать Уильяма, но предназначалась явно для женщины – столбики для балдахина тоньше, изящнее, сам балдахин – шелковый, кремового оттенка. На стенах красовались панели и лепнина. Французские зеркала в массивных золоченых рамах, установленные по обе стороны кровати и между окон, визуально увеличивали комнату, наполняли светом.

Несомненно, здесь обитала изящная, утонченная женщина. Джейн вздохнула. Уинифред все еще была с ней.

Робин поманила ее к ореховому туалетному столику.

– Пойдем, покажу что-то для тебя интересное.

Джейн прошла по ковру на цыпочках, не желая потревожить самый воздух хозяйкиной спальни. Робин тем временем открыла деревянную шкатулку. Неизвестный мастер не потрудился даже замаскировать следы своего резца.

– Эту шкатулку смастерил Вилли для своей матери, – ответила Робин на молчаливый вопрос Джейн.

– Не очень-то приятно, что тебе открыты все мои мысли, – заметила Джейн.

– Не все – только вопросы, – призналась Робин, извлекая из шкатулки несколько листков бумаги в пятнах слез.

– Его письма! – воскликнула Джейн и с жадностью схватила листки, прижала к сердцу. – Спасибо! Они так много для меня значат!

Робин лукаво улыбнулась.

– Я знаю. Возьми еще вот это.

Она достала стеклянный флакончик.

Джейн пришлось закусить губу – так сильна была дрожь, так близко подступили слезы.

– Это же духи Уинифред! – пролепетала она.

– Письма и флакон хранились вместе – потому что они связаны друг с другом. Теперь они вернулись к законной владелице.

Джейн закрыла глаза, понюхала крышечку флакона. Знакомый аромат – Уинифред называла его «Пепел фиалок» – растревожил рецепторы, вызвал образ Джулиуса. Вот так он смотрел тогда, на оглашении приговора; вот так играл желваками, силясь скрыть внутреннюю борьбу.

Джейн не сдержалась и чмокнула Робин.

– Спасибо тебе. Теперь Джулиус со мной, даже когда его нет рядом.

* * *

Так начались шесть месяцев тихой жизни. Одна только Робин была с Джейн, учила ее всему, что нужно знать леди георгианской эпохи. На всякий случай Джейн измыслила «легенду»: она – близкая подруга графа и графини Нитсдейл, ей разрешено жить в Терреглсе. Она предусмотрительно написала Мэри и Чарльзу, сообщила, что поселилась на территории усадьбы, но не в господском доме, а в коттедже неподалеку. Вскоре между ней и Мэри завязалась переписка. Мэри была довольна, что за фамильным замком есть кому приглядеть. Джейн не сомневалась: Мэри написала Уинифред о «гостье», чем, конечно, вызвала улыбку графини Нитсдейл, которой, без сомнения, очень хотелось бы лично встретиться с Джейн. Кто знает, может, в один прекрасный день Джейн поедет в Италию, где должным образом отрекомендует себя Максвеллам. Но это после… не раньше, чем наступит – и пройдет – осень шестнадцатого года.