От ненависти до любви - Валентина Мельникова (2010)

– А штучка-то непростая, Мария Владимировна! А ну-ка, гляньте, – он протянул мне крышку. – Кажется, с секретом…

И действительно, крышка была полой внутри, вернее, в ней виднелась узкая щель, больше похожая на трещину. Из нее торчало что-то, смахивающее на бумагу. Замятин зацепил ногтями крохотный уголок и вытащил пожелтевший листок.

Он снова присвистнул, покачал головой и поднес бумагу к глазам.

– Какие-то каракули…

И с недоумением осмотрел находку с обеих сторон.

– Дайте мне, – я выхватила бумагу у него из рук.

– Осторожно! – в один голос вскрикнули Замятин и Сева. – Порвешь!

– Не порву! – буркнула я, рассматривая едва заметные каракули.

Они смахивали на старославянские буквы, но были написаны все подряд, без единого пробела, словно писавший их был обеспокоен, что они не уместятся на кусочке бумаги.

– Маша, вы знали о тайнике? – осторожно спросил Замятин.

– Не больше вашего! – я продолжала разглядывать бумагу, пытаясь разобрать, что на ней написано. – Кажется, бабуля тоже о нем не знала.

– А если просто не успела рассказать? – Сева огляделся по сторонам. – Тебя же не было рядом, когда она умирала.

Сева прекрасно знал, как я переживала, что не сумела побыть рядом с бабушкой, когда она умирала. Я даже представить не могла, что она уйдет из жизни так быстро, потому и отправилась на метеостанцию. А тут зарядила пурга, и трое суток мне не удавалось вернуться домой. Конечно, мне тут же сообщили по рации, что бабушке внезапно стало плохо. Инсульт, хотя вроде ничто его не предвещало… Нет, не хочу вспоминать те страшные для меня дни! Я резко перевела дыхание.

– Маша, вам плохо? – Замятин пристально посмотрел на меня.

– Нет, нет, все нормально! – я покосилась на Севу. – Что за бред? Бабушка – хранительница секретов? Да она сама давно хотела эту шкатулку выбросить! И с чего вы вообще взяли, что здесь секреты записаны? Может, любовное письмо какой-нибудь молодухи. Спрятала от мужа… Или купец какой записи вел. Ничего же не разберешь!

– Можно попытаться, – сказал Замятин. – Конечно, специалисты это вмиг прочитают, но почему бы и нам не попробовать? Вон сколько букв знакомых…

– Да Марья что-то знает, – усмехнулся Сева. – Смотри, как вцепилась!

– Ничего я не вцепилась, – огрызнулась я и протянула бумагу Замятину. – А бумагу эту после того, как сделали на ней запись, живицей пропитали. Чтобы не истлела.

– Стала бы молодуха свое письмишко живицей пропитывать, – скептически усмехнулся Сева. – И купец… Разве что клад спрятал… Мария, ты что-то имеешь против клада?

– Кто о чем, а Сева о кладах, – поморщилась я и махнула рукой. – А, делайте что хотите. Только я уверена, зря время потратите!

– Это точно! – Сева взглянул на часы. – Поздний ужин скоро перейдет в ранний завтрак. Так мы едем ко мне или уже передумали?

– Едем, едем, – отозвался Замятин и, вернув бумагу в шкатулку, передал ее со всем содержимым мне. – Маша, это ваше добро. Как вы скажете, так и будет. Но, если не трудно, прихватите ее с собой. У меня лупа где-то в вещах. После ужина попробуем рассмотреть.

Я пожала плечами.

– Как знаете. – И затолкала шкатулку в сумку.

Глава 11

Правду говорят, что предвкушение дармового богатства способно свести с ума даже самого мудрого и осмотрительного человека. Я в этом убедилась, наблюдая, как Замятин и Сева в упоении пытались разобрать буквы на клочке бумаги, который каким-то невероятным образом оказался в крышке шкатулки. Я прикорнула рядом на диване. Мужчины, стараясь меня не тревожить, включили настольную лампу. Сдвинув головы, они разговаривали шепотом, но я слышала каждое слово. По тому, как они чертыхались, понимала, что дела идут туго.