Изгнание - Дина Лампитт (1995)

Посмотрев на него внимательней, Николь обнаружила, что его глаза затуманены. Еще раз она убедилась в многогранности его натуры. На первый взгляд он казался прирожденным мошенником, блистательным повесой. Но как же обманчиво было это впечатление! Все его недавние поступки говорили о глубине и разносторонности натуры. Николь на мгновение замерла от мысли, что ей выпадет счастье провести с этим человеком достаточно времени, чтобы как следует узнать его. Однако она, современная женщина, вынуждена будет стать женой человека, которого совсем не знает, и ей снова показалось, что сложившаяся ситуация просто немыслима.

Лунная сказка тем временем продолжалась. Незнакомец, который скоро должен был стать ее мужем, привел ее в дом, освещенный мягким светом свечей. Она увидела богатые разноцветные ковры, украшенные замысловатой резьбой деревянные стены и мебель, отражающую великолепный вкус ее владельца. Следом за Джоселином Николь поднялась по узкой винтовой лестнице и оказалась на длинном деревянном балконе, окружающем дом по всему периметру.

– У меня такое чувство, будто я незаконно вторглась в чужие владения.

– Но почему?

– Потому что здесь больше никого нет. Хозяева могли бы выйти и поприветствовать нас.

Джоселин покачал головой.

– Боюсь, что этого не будет, – он грустно улыбнулся. – Дело в том, что во всем доме не осталось никого, кроме слуг. Мои кузены были очень обеспокоены событиями, происходившими в этом году, и, в конце концов, узнав, что король собирается поднять флаг и начать войну, уехали в Германию, – Николь посмотрела на него пораженная.

– А что, многие так сделали?

– Нет, не многие. Только те, кто могли себе это позволить. А бедный люд, как всегда во время войны, должен сидеть по домам и взваливать все тяготы себе на плечи.

– Я, конечно, не хочу говорить грубостей о ваших родственниках, но мне кажется, что они поступили как самые настоящие трусы – взяли и дали деру.

Лицо Джоселина просияло:

– Опять эти удивительные обороты речи!

– Ох, извините. Я иногда забываюсь, – честно призналась Николь.

– Вам незачем извиняться, дитя мое. Эта ваша манера так странно говорить делает вас привлекательней, – Николь были на удивление приятны его слова. – Но, так или иначе, – продолжал он, – я с вами согласен. Это, конечно, не очень приятно – сознаваться в том, что у тебя такие родственники, но, понимаете, они просто не признают борьбы и уж точно не хотят быть втянутыми в войну.

– А как же вы? Вы собираетесь сражаться за короля?

Джоселин улыбнулся:

– Как я вам уже однажды говорил, Карл Стюарт – глупый и безвольный человек во многих отношениях, но у нас с ним были общие предки, и сейчас я ем его хлеб. И не в моих правилах бросать человека в тот момент, когда ему тяжело. Кроме того, есть еще один препротивный и влиятельный радикально настроенный пуританин, который…

– Ускользнул у вас из-под носа? – не сдержалась Николь.

– Вот именно. Он член Парламента от Кембриджа. Три года назад Бог наказал его: у него погиб сын, причем он сам был повинен в его смерти. После этого он совершенно преобразился и стал почти невменяем. Как-то раз я пришел в палату, когда он держал речь. На нем было совершенно отвратительное платье, которое, я так понимаю, он выбрал сам, но самое гадкое было то, и меня от этого чуть не стошнило, что его нижнее белье было несвежим, а на шее виднелись следы крови, – он, видимо, порезался, когда брился. Лицо у него было красным и опухшим, он не говорил, а кричал, голос был грубым и резал слух.

– Я поняла, вы описываете Оливера Кромвеля?

– Вот именно. Поэтому мое отвращение к этому человеку и преданность тому, кому он бросил вызов, привели меня на сторону короля. И я буду сражаться за него, и пойду в бой, если это понадобится, хотя наши убеждения не во всем совпадают.

– Я думаю, что вы просто необыкновенный человек, – произнесла Николь после недолгой паузы.