восторге от ее падения, потом тех, для кого оно явится жестким ударом. Ей неоткуда будет ждать помощи. Значит… значит, ничего не происходит! Да и не может произойти. Ведь Сэм обеспечил ей безопасность. Разве он не сказал, что этот способ срабатывает почти всегда?

Нет… он сказал иначе. Он сказал: срабатывает, как правило.

Как правило, то есть чаще всего.

Но не всегда.

Вернувшись в этот вечер к себе в комнату, Сэм обнаружил на кровати коробку. Озадаченный, он снял крышку и повернул ее к меркнущему свету за окном. И увидел свой стетсон.

Лидди сказала, что выудила его из ручья и забрала с собой. На этот раз она не солгала. И вот шляпа вернулась к нему, но ведь он не требовал ее назад. Зачем же было так поступать? Не потому ли, что Лидди старалась избавиться от всего, что напоминало ей о нем?

Сэм достал из коробки запыленный стетсон. На дне покоилась записка.

«Вот твоя шляпа. Лидди».

Все верно: «Забирай свою шляпу и иди своей дорогой». Сэм почувствовал такую грусть, что пальцы разжались и шляпа упала назад в коробку. Он прикрыл ее крышкой, чтобы не видеть.

Последующий день выдался солнечным. Роуз явилась с тостами и чаем, сияя почти так же, как солнце на безоблачном небосводе. Еда показалась Лидии отменной. Все было несравненно лучше, чем накануне, – буквально все, а главное, ее самочувствие. Грех было бы упустить такой выигрышный денек, поэтому сразу после завтрака Лидия оделась для выхода на стрельбище.

Это случилось, когда она собралась выйти из комнаты. Тошнота накатила внезапно, без всякого предупреждения – О том, чтобы добежать до туалета, и речи не шло, она успела лишь выхватить из-под кровати ночной горшок, где вскоре оказался весь ее завтрак. Отерев рот, Лидия заглянула в горшок – и разразилась «слезами. Где-то с четверть часа она плакала за закрытыми дверями гардеробной, не находя в себе сил хотя бы опорожнить горшок. Это была самая беспросветная четверть часа в ее жизни. Клыкастый волк устал забавляться с ней и просто-напросто проглотил ее. Она была заживо погребена в чреве отчаяния.

Немногим позже Лидии пришлось явиться пред очи виконтессы, на этот раз в будуар. Худшие подозрения оправдывались: остаток жизни должен был пройти в постоянных вызовах «на ковер». И все это, если хорошенько подумать, в виде расплаты за один – единственный день, прожитый во грехе. Это казалось чрезмерным, ведь родители даже не знали главного!

Комнаты виконта и виконтессы находились в противоположных крыльях здания. Будуар матери выходил всеми своими окнами на солнечную сторону. Перед одним из них она сидела сейчас за элегантным письменным столиком.

– Входи, дорогая.

В углу безукоризненно чистого стола лежала аккуратная стопка бумаг, придавленных книгой.

– Со мной говорил Уоллес, – сказала виконтесса, поворачиваясь к дочери. – Какая жалость! Я надеялась, что вы найдете общий язык. – Так как ответа не последовало, она нахмурилась, но продолжала тем же вкрадчивым тоном: – Не нужно смотреть с таким вызовом, Лидия. Давай поговорим доверительно, как мать и дочь. Признаюсь, ты меня тревожишь.

Это была самая подходящая минута, чтобы признаться в беременности. Но слова не шли с языка.

– Тревожиться не о чем, мама.

– Правда? – На лице виконтессы не отразилось ни малейшего облегчения. – Что ж, пусть будет так.

Она сняла со стопки бумаг книгу и протянула Лидии. Это был тонкий томик карманного формата в желтом матерчатом переплете. На нем стояло: Сэмюел Дж. Коди. «Техасец в Массачусетсе».

– Книга! – сказала виконтесса таким тоном, словно не могла этого постигнуть. – Ее подарила мне бабушка… этого человека. Написано как раз тогда, когда он учился в колледже, сразу после службы в банке. К двадцати одному году этот человек уже имел на счету опубликованную книгу.

– Он служил в банке? – Лидия была не на шутку удивлена. – Никогда бы не подумала!

– Служил, но недолго. Его уволили.