— А князю жена нужна! — подхватил другой посланец, старейшина Ждислав. — Он у нас муж зрелый и здоровьем не обиженный. Смотри, воеводо: сам его заставишь других жен себе взять, твоей же дочери с ними жить придется.

В этом, собственно, ничего особенного не было: в свое время шестнадцатилетний Доманя Витонежич был обручен с восьмилетней Милорадой, старшей дочерью Синеберна, и по договору между семьями имел право, пока будущая жена не подрастет, взять другую, но менее знатного рода. Он взял чудинку Кеву, и двое ее сыновей были старше Велема, единственного сына Милорады. В княжьем роду такое положение грозит враждой и бедами, и до появления посторонних детей лучше не доводить.

— Дочь мою никто обидеть не посмеет! — оскорбился Домагость. — Пусть Вольга себе берет каких хочет жен, но княгиней только моя дочь будет, и наследниками его — только мои внуки! Такое между нами докончание положено или нет, Божаня?

— Такое, такое! Да только сам знаешь: докончание докончанием, а жизнь жизнью! Вдруг и прилепится к сердцу какая полонянка — у нас их хватает: и из корелы, и из летиголы, все миленькие такие, беленькие, чисто нивяницы[47] на лугу!

— Да уж, это верно! — поддержала плесковичей свояченица Велерада. — Я уж говорила тебе, Милуша. Вольга парень не промах, его без жены томить — себе вредить. Наша три года росла, а он уж был сокол — если еще три года ждать, то пока она приедет, у него уже сыновей десяток по двору скакать будет на палке верхом!

— Да и девка ваша выросла, не девка, а маков цвет! — продолжал Боживой. — Ее-то не жалко без мужа томить? Покрасуется да рассыплется, а вы еще три года удумали ждать! Ей сейчас в самую пору замуж! Не в бочке ж ты ее засолишь!

— Короче, отдавайте нам нашу невесту, а не то князь наш себе другую приищет! — бухнул Ждислав. — У вас, может, Девой Альдогой больше некого наречь, а для нас на белом свете невест много!

И не успела Велемила, с вытаращенными глазами слушавшая спор возле печи, опомниться, как ее судьба решилась. Домагость, и сам желавший этой свадьбы, дал согласие, ударили по рукам, и Велерада завопила, будто вдруг узнала о смерти любимой племянницы. Вслед за ней и все женщины воеводской семьи подняли плач, прощаясь с дочерью рода, которая уходила в другую семью, как на Тот Свет.

Самой невесте не дали даже слова сказать, да и о чем ее спрашивать? Все было решено давным-давно, и женщины, подавая послам угощение, коротко перебрасывались словами, споря об одном: кому она передаст свою девичью тканку, Синельке или кому-то из Братомеровых девушек? Синелька еще мала: ей всего девять лет, а внучки Братомера не состоят в прямом родстве с Любошичами. В конце концов сошлись на том, что тканку получит таки Синелька, но наденет года через три, как созреет, а пока пусть девушки выбирают новую баяльницу и новую Деву Альдогу — но лишь на ближайшие три года. Впрочем, за три года бойкая дева выйдет замуж, а небойких в баяльницы не берут — поэтому и срок ее власти обычно короток, не больше года-двух.

Послы настаивали на скорейшем отъезде, упирая на то, что князю Вольге еще свадьбу справлять и в дальний путь собираться. Приехать в Плесков с невестой они должны были как раз на Купалу, наилучший срок для свадьбы, день священного брака Лады и Ярилы. Торопясь, чтобы не испортить судьбу дочери, Милорада собрала ее почти в мгновение ока. Все приданое давно уже было готово и лежало в ларях, которые теперь оставалось только погрузить в лодьи. Сопровождать невесту Домагость поручил Доброне и выделил ему семь человек в дружину, а Милорада подобрала дочери челядинку из числа своих — молодую вдову Заботиху.

Всего лишь на третий день после приезда послов Велемилу уже повели в баню. Ладожские девушки собрались на неожиданное прощание со своей баяльницей, так что в тесное строение даже все не поместились, и мыться с ней пошли только ближайшие подруги и родственницы.

Как от батюшкиного порожика

И до баенного порожика