Шаман - Ольга Дашкевич

— Тошка, пошли, умоешься, — Иван берет друга за локоть, и тот идет за ним, точно зомби, размеренно переставляя ноги. Его разбитое лицо ничего не выражает.

Я по-прежнему стою на крыльце. За последнее время я привыкла, что мой мальчик, зачарованный своей Гретхен, не замечает меня в упор. Но он неожиданно останавливается, и на его бесстрастном лице что-то мелькает.

— Вера?.. — говорит он медленно. — Вера…

Я молча протягиваю руку и стираю кровь с его подбородка.

— Я так устал, Вера, — шепчет он почти неслышно. — Я очень хочу спать. Пойдем ляжем?..

Он берет меня за руку.

Я смотрю только на него, но все равно вижу отчаянье на веснушчатом лице Дрюни, бесконечное изумление в глазах Ивана. Нэнси стоит посреди кухни, в недоумении приоткрыв рот.

— Вер, да ты чего?.. — начинает она нерешительно и сразу умолкает.

Мы проходим мимо нее и поднимаемся по лестнице наверх, в нашу спальню. Я не хочу туда, я не могу видеть эту постель, но мой мальчик, кажется, ничего не замечает. Похоже, он уже спит на ходу, запинаясь при каждом шаге. В спальне он валится на кровать и засыпает, не донеся головы до подушки. Но мою руку не выпускает даже во сне.

Глава 11

— Это же Ритка меня к вам потащила, — в голосе Дрюни звучит неподдельное раскаяние.

За окном сумерки, мы сидим на кухне и пьем вино. Тошка спит наверху.

— Я пообещал не говорить… откуда ж я знал.

Дрюня окунает длинный нос в бокал с вином, пряча от нас глаза.

— Она еще в позапрошлом году спуталась с какой-то сектой… я, мол, крутая сатанистка, и любого мужика выверну наизнанку и опять сверну. А однажды, где-то с месяц назад, мы с ней как-то вечером сдолбили по косячку, и она спрашивает так небрежно: я, мол, слышала, что у тебя двоюродная сестра живет в Филадельфии? Может, — говорит, — смотаемся к ней в гости на недельку? Я говорю: а чего это тебя в Филу тянет? Ты же говорила, что там скука смертная! Она так засмеялась загадочно и говорит: Гришаня, мол, просил. Только ты не рассказывай сестричке, что это была моя идея… Ну, я и пообещал, что не расскажу.

Он виновато морщится.

— Вообще-то, я не думал, что до стрельбы дойдет. Я думал, она просто развлекается. Извини, Вера, что я тебе не сказал. Я ведь это дело сто раз наблюдал — как-то она делает так, что мужик… ну… всех забывает. Вообще всех. Жену, детей. Никого не замечает. Как обкуренный. Я думал, она просто так… резвится, как обычно. Я не знал, что ей что-то конкретно от твоего Тошки нужно.

— Я тебя убью, братик! — говорит Нэнси сурово. — Ты что, блин, совсем дурной? Ведь, если бы этот Гришаня не промазал…

— Он не промазал, — тихо отвечает Дрюня. — Это Вера. Она Антона толкнула.

— Да ладно, — Нэнси отпивает из бокала и облизывает губы. Это напоминает мне Грету, и я невольно морщусь. — Вера на крыльце стояла, а Тошка — вон где. Промазал твой Гришаня.

Ее кузен больше не возражает. Он совсем скис. Сутулые тощие плечи еще больше опустились, даже рыжие лохмы обвисли печальными прядями. Его можно понять. Он чувствует себя виноватым в том, что произошло. Но я-то знаю, что несчастный Дрюнечка если в чем и виноват, так только в легкомыслии и чрезмерном увлечении ганджубасом. Против Тошки — а значит, и против нас, — играет кое-кто посильней. Это никак не связано с Домом, я чувствую, но зато связано с событиями в Нью Хоупе. Глава сатанистской церкви Нью Хоупа сейчас парится в дурке, но его последователи-то никуда не делись. Да и в Нью-Йорке Церковь Сатаны зарегистрирована вполне официально…

— Я сейчас, — я поднимаюсь.

— Ты куда, Вер? — Нэнси смотрит на меня с тревогой, она еще не успокоилась после всех этих событий.

— Тошку посмотрю.

— Да спит он! — Дрюня страдальчески сводит брови. — Он теперь будет сутки дрыхнуть без задних ног… И ничем ты его не разбудишь, хоть на кусочки режь. Так всегда бывает, я знаю.