Роковое сходство - Патриция Гэфни

– Наша «родственная» связь, мистер Броуди, весьма эфемерна и – благодарение богу! – кратковременна. Я денно и нощно молюсь о том, чтобы она закончилась поскорее. Но пока она еще продолжается, я вынуждена настаивать, чтобы вы называли меня «миссис Бальфур», вели себя пристойно и обращались со мной почтительно. Я ясно выразилась?

– Скажите, вы носите корсет?

Рот у Анны открылся, но она так и не сказала ни слова. У нее дома подобный вопрос был бы просто немыслим. Тетя Шарлотта не допускала не только обсуждения, но и простого упоминания деталей туалета и соответствующих им частей тела. Даже куриные грудки и ножки она называла не иначе, как белым и темным мясом.

– Похоже на то, – как ни в чем не бывало продолжал Броуди, – хотя я никогда не мог взять в толк, на кой вам это нужно. У вас очень даже складная фигурка, Энни, и почему вы так стараетесь…

Наконец из ее рта вырвался какой-то звук: не то хрип, не то стон. О’Данн и Билли Флауэрс оглянулись на них с другого конца комнаты. По причинам, в которые она сама даже не пыталась вникнуть, Анна понизила голос, чтобы они не смогли ее расслышать.

– Сэр! – прошипела она. – Как вы смеете разговаривать со мной в подобном духе? Не вздумайте повторять подобные вещи! Никогда, вы слышите? Никогда!

Она даже топнула ногой от возмущения. Броуди сунул руки в карманы и встал со стола, возвышаясь над ней, как башня, и отрезая путь к бегству.

– Я ничего не мог с собой поделать, Энни, – ответил он, тоже понизив голос. – Целый день только тем и занимался, что думал об этом. По-моему, зря ты носишь корсет, ей-богу зря. Все у тебя на месте – и грудь, и попка. С такой фигуркой…

– Нет! Нет! Не смейте!

Она отступила на шаг, готовясь броситься наутек.

– Чего мне не сметь? Думать о твоей складненькой фигурке? – Броуди нахмурился. – Ну уж извини, ты больно много просишь. Я готов терпеть уроки по кораблестроению и хорошему тону, но когда ты мне говоришь, чтоб я не смел…

Анна тихо вскрикнула, повернулась кругом и выбежала из комнаты.

О’Данн бросился за ней следом.

Броуди сел за письменный стол и открыл книжку. «Настоящая леди никогда не выпивает больше двух бокалов шампанского за вечер», – прочитал он. – «Делая замечание официанту, никогда не намекайте на его национальность». «Не обгладывайте кости, если обедаете не один, не обламывайте корочку с яблока, запеченного в тесте, не грызите кожуру дыни». «Лучше даже не пытайтесь чистить апельсин за обеденным столом. Рекомендуется вообще воздержаться от их употребления в общественных местах».

Он пролистал несколько страниц. Ага, вот оно.

«Разговор за столом должен быть веселым и приятным. Избегайте обсуждения болезней, хирургических операций, несчастных случаев со смертельным исходом, жестоких наказаний и казней с шокирующими подробностями. Любые намеки на расстройство пищеварения отвратительны и вульгарны. Слово „желудок“ не должно употребляться никем, кроме вашего врача».

Броуди все еще тихонько посмеивался себе под нос, когда в библиотеку вернулся О’Данн. Он некоторое время взволнованно расхаживал взад-вперед по комнате и заговорил не сразу. Броуди успел перевернуть страницу: «Как только хозяева удаляются к себе на ночь, слуги должны последовать их примеру». «Никогда не следует употреблять выражения вроде „лечь в постель“ или „пойти спать“, полагается говорить только „удалиться к себе наверх“.

– Что вы ей сказали?

Броуди поднял голову:

– Прошу прощения, ваша честь?

В последнее время он взял себе за правило обращаться к адвокату с этими судейским званием, потому что оно его раздражало.

О’Данн повторил свой вопрос.

– И не говорите «Ничего»: я вижу, что Анна чем-то расстроена.

– А что она сама сказала? – с любопытством спросил Броуди.

Губы О’Данна гневно сжались.

– Ничего, – сердито признал он. – Она не желает разговаривать.

Он подошел ближе.