Анжелика и её любовь - Анна Голон, Серж Голон

Ночь укрывала их от чужих взглядов, движения Берна были осторожны и бесшумны, но Анжелика чувствовала, что он с молчаливым упорством одолевает ее.

Она еще раз рванулась, ощутила на своей щеке прикосновение его ладони и, повернув голову, впилась в нее зубами. Он попытался отдернуть руку, а когда это ему не удалось, глухо зарычал:

— Бешеная сука!

Рот Анжелики наполнился кровью. Когда она наконец разжала челюсти, он скорчился от боли.

— Подите прочь, — выдохнула она. — Оставьте меня сейчас же… Как вы посмели? В двух шагах от детей!

Он исчез в темноте.

Спящая в своем гамаке Онорина перевернулась на другой бок. В заслонку порта тихо плеснула волна. Анжелика перевела дух. «В конце концов эта ночь пройдет, настанет новый день», — подумала она. Когда много горячих людей не по доброй воле оказываются вместе в тесной дубовой тюрьме под парусом, несущей их всех навстречу неизвестности, — столкновения неизбежны, и ничего тут не поделаешь. Разум Анжелики успокаивался быстрее, чем ее тело. Она все еще не остыла и не могла забыть, что, когда проснулась, ее разбирало желание.

Она ждала мужчину. Но не этого. Тот, кого она любила, был с нею разлучен, и во сне она протягивала к нему руки. «Прижми меня к себе… Спаси меня, ты же такой сильный… Почему я потеряла тебя? Если ты оттолкнешь меня, я умру!»

Она тихонько бормотала эти слова, наслаждаясь восхитительным жаром вновь обретенных желаний. Как могла она быть с ним такой холодной? Разве так ведет себя любящая женщина? Он тоже мог подумать, что она его больше не любит. Но во сне она узнала его губы.

Поцелуи Жоффрея! Как могла она их забыть? Она вспомнила, как была ошеломлена, когда он поцеловал ее впервые, и как погрузилась в незнакомое ей прежде блаженное беспамятство. Еще долго она, совсем юная в ту пору женщина, предпочитала это сладкое головокружение неге обладания. Лежа в его объятиях, сливаясь с ним в поцелуе, она испытывала блаженство полного растворения в любимом, это неизъяснимое блаженство, которое мужчина дарит любящей его женщине.

Позже ни одни мужские губы не могли доставить ей подобного наслаждения. Поцелуй был для нее чем-то столь интимным, что ей казалось — она не вправе разделить его ни с кем, кроме Жоффрея. В крайнем случае она соглашалась принять его лишь как необходимое вступление к дальнейшему.

От поцелуев, которые срывали с ее уст, она спешила поскорее перейти к тому, что завершает любовный обряд, к утехам, в которых была горяча и искусна. Любовники приносили ей наслаждение, но ни один из их поцелуев она не могла бы вспомнить с удовольствием.

Всю жизнь, сама того почти не сознавая, она хранила память о тех ни с чем не сравнимых поцелуях, жадных, упоительных, которыми они, смеясь и никогда не пресыщаясь, обменивались в те далекие времена в Тулузе.., и которые сон, приоткрывающий многие завесы, чудесным образом вернул ей сейчас.

Глава 22

Серым утром, когда к потолку потянулся дым от погашенных свечей, он вдруг вошел в твиндек, как всегда в маске, мрачный и неприступный человек из железа.

Его внезапное появление встревожило пассажиров. Они едва очнулись от тяжелого сна и чувствовали себя измотанными от беспрестанной качки. Им было холодно. Замерзшие дети кашляли и клацали зубами.

Рескатор явился не один — его окружали вооруженные мушкетами матросы. Обведя эмигрантов взглядом, который казался еще более пронзительным из-за того, что глаза смотрели из прорезей маски, он сказал:

— Прошу всех мужчин собраться и выйти на палубу.

— Что вам от нас надо? — спросил Маниго, застегивая помятый камзол.

— Сейчас узнаете. Соблаговолите собраться вон там.

Рескатор двинулся между рядами пушек, внимательно вглядываясь в расположившихся возле них женщин. Дойдя до Сары Маниго, он вдруг оставил обычное свое высокомерие и отвесил ей учтивый поклон.