Анжелика и её любовь - Анна Голон, Серж Голон

— Напоследок я хочу добавить еще кое-что, — продолжал он тем же угрожающим тоном, — и крепко запомните это на будущее. Господа, все вы из Ла-Рошели, и вам известны законы моря. Вы знаете, что на «Голдсборо» я единственный хозяин после Бога. Все, кто находится на корабле: офицеры, матросы, пассажиры — обязаны мне повиноваться. Я повесил этого мавра, моего верного слугу, потому что он нарушил мой приказ… И если когда-нибудь мой приказ нарушите вы, знайте: я вздерну и вас…

Глава 23

Она смотрела на него жадно, неотрывно, она пожирала его глазами. Как он одинок!

Один на ветру. Вот так же стоял он тогда на крутом берегу под Ла-Рошелью.

Так одиноки бывают те, кто не похожи на других.

И однако он нес это одиночество с той же непринужденной легкостью, с какой носил свой широкий черный плащ, тяжелые складки которого так красиво развевались на ветру.

Он вынес на своих сильных плечах все тяготы жизни и — богатый или бедный, могущественный или гонимый, здоровый или больной — никогда не сгибался и никому не жаловался. В этом проявлялось его благородство.

Он всегда, что бы с ним ни случилось, останется знатным сеньором.

Анжелике хотелось подбежать к нему, чтобы в его неиссякаемой силе найти опору для своей слабости — и в то же время она хотела прижать его к сердцу, чтобы он наконец отдохнул.

Свисток боцманской дудки разогнал экипаж по местам. Матросы рассеялись по мачтам и реям. С мостика на юте капитан Язон выкрикивал в медный рупор команды.

На реях развернулись паруса. Картина вновь оживала.

Протестанты молча покинули палубу. Анжелика осталась. Сейчас для нее существовали только она и он и Вокруг, куда ни глянь, — далекая линия горизонта.

Жоффрей де Пейрак повернулся и увидел ее.

— На море такая казнь в назидание другим, чтоб не забывали о дисциплине,

— обыденное происшествие. Тут не из-за чего волноваться, сударыня. Вы плавали по Средиземному морю, побывали в руках пиратов и работорговцев, и вам все это должно быть известно.

— Да, конечно.

— Власть предполагает также и обязанности. Приучить экипаж к дисциплине и затем поддерживать ее — трудная задача.

— Я знаю и это.

И она с удивлением вспомнила, как командовала своими крестьянами, воюя с королем, и лично вела их в бой.

— Мавр тоже это знал, — проговорила она задумчиво. — Я поняла, что он сказал вам вчера вечером, когда мы застигли его на месте преступления.

Перед ее мысленным взором вдруг ожила вчерашняя сцена со всем ее бесстыдством, необычностью и жгучим сладострастием, и от смущения она густо покраснела.

Ей вспомнилось, как она невольно сжала руку мужчины, стоявшего тогда рядом с ней, — его руку. Ей казалось, что ее ладонь все еще ощущает то прикосновение, его мускулистую, твердую, как дерево, плоть под тканью камзола. Ее любимый…

Он здесь! Эти губы, о которых она столько грезила, — вот они, не прикрытые жесткой маской, такие же, как прежде, живые, теплые.

Ей больше не нужно гоняться за вечно ускользающим воспоминанием. Он здесь, он рядом!

А то, что их разделяет, — все это пустяки. Они исчезнут сами собой. И от сознания, что мечта, так долго жившая в ее душе, стала явью, все ее существо охватило ликование. Она стояла перед ним, не смея шевельнуться и не видя ничего, кроме него.

Сегодня вечером с другого конца корабля в море сбросят тело казненного.

Любовь.., смерть. Время продолжает ткать свое полотно, вплетать в нити судеб то, что творит жизнь, и то, что приближает ее конец.

— Я думаю, вам лучше вернуться к себе, — сказал наконец Жоффрей де Пейрак.

Она опустила глаза и склонила голову, показывая, что поняла и повинуется.

Конечно, между ними еще есть преграды. Но все это мелочи. Стены самые непреодолимые, из-за которых она тщетно звала его, ломая руки, те стены, имя которым — разлука и смерть, уже рухнули.