Анжелика и её любовь - Анна Голон, Серж Голон

Она положила руку на хрупкое плечо девочки. Северина смотрела на нее с безграничным доверием и надеждой. Как и в Ла-Рошели, глядя на детей, Анжелика обретала ощущение вечности рода человеческого, и это примиряло ее с тем, что жизнь так быстротечна. Помогая этим детям выжить, она оправдывала собственное существование.

— Северина, разве вы не помните, что он и его люди спасли вас от королевских драгун, которые гнались за вами?

— Да, но наши отцы говорят, что не знают, куда он нас везет.

— Ваши отцы обеспокоены потому, что Рескатор и его матросы очень отличаются от нас. У них другой язык, другие обычаи. А когда люди так несхожи между собой, им иногда бывает трудно понять друг друга.

На это вдруг очень мудро ответил Мартиал:

— Но ведь страна, в которую мы плывем, тоже отличается от той, где мы жили раньше. И нам придется к ней привыкнуть. Ведь мы направляемся под иные небеса!

Маленький Жереми, которого Анжелика особенно любила, потому что он напоминал ей Шарля-Анри, отбросил в сторону светлую прядку, закрывавшую его голубые глаза, и воскликнул:

— Нас везут к Земле Обетованной!

У Анжелики вдруг стало легче на сердце. Ибо среди битвы со стихиями и злыми человеческими страстями, словно ангельский хор, зазвучали голоса детей, повторяющие:

— Мы плывем к Земле Обетованной!

— Да, — твердо сказала Анжелика, — Вы правы, малыши!

И движением, ставшим уже для нее привычным, повернулась к корме и вздрогнула, потому что на мостике стоял ОН и ей показалось, что ОН смотрит в ее сторону.

Глава 25

Видя ее в окружении детей, которые что-то оживленно ей говорили и которым она отвечала с улыбкой, он открывал для себя совсем незнакомую ему, новую женщину, и это повергало его в недоумение.

Коричневый плащ, спадающий с плеч длинными складками, делал Анжелику выше. Она сохранила гордую осанку даже в этих обносках, к которым он теперь наконец привык. Простота одежды лишь подчеркивала ее загадочность и благородство ее черт.

Она держала за руку свою маленькую рыжую дочку. Но он только что видел, как она страстно сжимала малышку в объятиях. Если это правда, что ребенок был зачат при трагических обстоятельствах и напоминает ей вовсе не о ночах любви, а только о пережитом ужасе, то откуда же берет она силы, чтобы улыбаться этой девочке и так горячо ее любить?

Берн сказал, что ее младшего сына зарезали у нее на глазах. Так вот что случилось с ребенком Плесси-Белльера…

Почему она была откровенна с этим протестантом, но так ничего и не сказала ему, своему мужу? Почему не поспешила — как сделали бы на ее месте многие женщины — рассказать ему жалостную повесть о своих несчастьях, которые могли бы оправдать ее в его глазах?..

Из-за стыдливости — стыдливости души и тела. Она не расскажет ему никогда. Ах, как же он злится на нее за это!

И не столько из-за того, что она стала такой, какая есть, сколько из-за того, что ее нынешний облик вылеплен другими и без его участия.

Он злился на нее — очень! — за ее спокойствие, за ее стойкость, за то, что, пережив тысячу опасностей и жесточайших невзгод, она посмела явить ему это нетронутое временем лицо, гладкое, как прекрасный песчаный берег, на который волны набегают снова и снова, но не могут оставить следа и притушить его ясный жемчужный блеск.

Неужели это та же самая женщина, которая дала отпор Мулею Исмаилу, выдержала пытки, голод, жажду?

А теперь он узнал про нее еще больше — что, встав во главе своих вилланов, она сражалась против короля! Что ее заклеймили королевской лилией… И вот она улыбается, окруженная стайкой детей, и вместе с ними любуется играми китов. «Посмею ли я сказать, что она не страдала?.. Нет… Но каким же словом можно охарактеризовать ее? Ее нельзя назвать низко павшей. Не назовешь ее и трусливой или равнодушной…»

Женщина благородной крови…