Анжелика и её любовь - Анна Голон, Серж Голон

— ..Если вас предали, продали ваши братья, нечего валить вину на тех, кто вам помог. Я вас не предавала.., наоборот, мне пришлось умолять капитана «Голдсборо» взять вас на борт. Плавать по морю вам не в новинку, и вы можете оценить, что это значило: взять целых пятьдесят пассажиров на судно, которое не было для этого приспособлено. Матросы с первого дня довольствуются сухарями и солониной, а из свежей провизии готовят еду для ваших детей.

— А что они готовят для наших женщин? — усмехнулся адвокат.

— И что готовится урвать для себя сам капитан? — наддал Маниго. — Неужели вы, госпожа Анжелика, так наивны, что полагаете, будто он оказал нам эту услугу даром?

— Конечно, нет. Но переговоры об оплате — это уже ваше дело.

— Что? Вести переговоры с пиратом?

— Вы обязаны ему жизнью, разве этого мало?

— Полно, вы преувеличиваете!

— Нет. И вы сами это прекрасно знаете, господин Маниго. Не вам ли приснилось, что вас душит змея и что у этой змеи голова господина Тома, вашего компаньона? Но теперь, избегнув величайшей опасности, вы не желаете чувствовать себя обязанным этим чужим для вас людям, которые были так добры, что спасли вас, — подумать только! — вас, самого уважаемого буржуа Ла-Рошели, вас, кого столь многие боялись! И почему вам так не хочется признать, что вы обязаны капитану? Да просто потому, что он не такой как вы, потому что он на вас не похож… Милосердный самаритянин пришел вам на помощь, перевязал ваши раны, но для вас, непогрешимых левитов, он все равно остается иноплеменником, чужаком. В самом деле, чего хорошего можно ждать из Самарии?..note 19. Задохнувшись, она замолчала и с высокомерным видом отвернулась.

«Если бы они узнали, какие узы связывают меня с ним, они бы меня, наверное, убили. Я бы утратила даже остатки их доверия».

Однако, несмотря ни на что, ее слова поколебали протестантов. Значит, она еще имеет на них какое-то влияние, хотя они и не вполне ей доверяют. Ее охватило восторженное возбуждение — ведь она борется за него, защищает его. Она сразу же встала на его сторону, хотя он ее и презирает, и, если ему будет грозить опасность, она сделает все, чтобы ее отвести. Одно по крайней мере ободряло ее: женщины в этом споре не участвовали. Конечно, им трудно было сделать выбор. Их мир рухнул слишком внезапно, и они еще не оправились от растерянности и не могли решить, какие опасности менее ужасны: те, что остались в прошлом, или те, что подстерегают в будущем.

— И все же очевидно, — пробурчал Маниго, нарушая тягостное молчание, — что намерения монсеньора Рескатора относительно нас как нельзя более подозрительны. На этом настаивают и Ле Галль, и Бреаж, и Шарон… Работая вместе с экипажем, они слышали кое-какие намеки, не оставляющие сомнений в том, что нас везут вовсе не на острова Вест-Индии. Об этом никогда и речи не шло.

— Может быть, нас везут в Китай, — предположил Альбер Парри, — некоторые члены экипажа, похоже, подозревают, что Рескатор открыл северный путь в легендарный Катайnote 20, тот самый пролив, который тщетно искали мореплаватели и конкистадоры…

Гугеноты в страхе переглянулись. Значит, впереди у них новые беды! И неоткуда ждать помощи — затерянные в океане, они могут полагаться только на себя.

В наступившей тишине вновь послышался плач Бертиль, и внимание пассажиров обратилось к ней.

— Моя дочь будет отомщена, — сказал Мерсело. — Если мы не сумеем постоять за себя и преступление мавра останется безнаказанным…

Внезапно он умолк, заметив предостерегающий знак Маниго. Мужчины начали обсуждать что-то вполголоса и говорили долго. Анжелика ясно видела: положение очень серьезно. И чувствовала себя виноватой.