Анжелика в Новом Свете - Анна Голон, Серж Голон

Был вечер, когда граф де Ломени-Шамбор решил, что он умирает. Вся его прошлая жизнь в его мозгу постепенно заволакивалась дымкой. Он пребывал уже в ином мире, по ту сторону двери, которую раньше никогда не осмеливался открыть. Из залы до него доносился шум голосов, запахи кушаний, какой-то неясный гул, и эти привычные звуки наполнялись совсем новым смыслом. Он находил в них какой-то особенный вкус, вкус самой жизни. Жизни, которой он никогда прежде не ценил. И теперь, когда он стоял на пороге смерти, все его существо лихорадочно ловило ее такие земные, хотя и смутные отзвуки. И он, всю свою жизнь стремившийся к тому дню, когда Бог призовет его к себе, стремившийся к встрече с Богом, теперь жалел, что покидает грешную и суровую землю, и от этой жалости к самому себе слезы катились из его глаз. Он задыхался. Он чувствовал себя совсем одиноким. И тогда он стал поджидать, когда в его мрачную кладовую, словно ангелспаситель, войдет госпожа де Пейрак. Она пришла и сразу же, с одного взгляда поняла, что терзает его, и утешила его спокойно и серьезно:

— Вы плохо чувствуете себя, потому что у вас только-только миновал кризис… Но после кризиса сразу же наступает выздоровление… Поверьте мне… Все страшное уже позади… Если появится какая-нибудь угроза, я тотчас увижу это… Мне столько приходилось ухаживать за больными и ранеными… А пока вам нечего бояться…

Он моментально успокоился, и дыхание его стало ровнее. Она закутала его в одеяло, помогла встать и, поддерживая, подвела к табурету и усадила. Он снова почувствовал, как ее крепкая рука поддерживает его, слабого, бессильного.

— Будьте благоразумны, сидите спокойно.

Потом она сменила влажные простыни, взбила тюфяк, свалявшийся под тяжестью метавшегося в лихорадке тела, перетряхнула одеяла, застелила свежие простыни, и все это широкими, четкими и быстрыми движениями, но настолько гармоничными, что он получал истинное удовольствие, глядя на нее. Она помогла ему опять лечь, и он ощутил блаженство от обволакивающего его чистого белья. Он вновь погрузился в забытье, а она села наконец у него в изголовье и положила руку на его влажный лоб… Он заснул, как ребенок, и проснулся слабый, но бодрый, выздоровевший!..

Когда он вышел из своей кладовки и занял место за общим столом, его встретили так же радостно, как и других. В тесноте форта канадские французы совсем не чувствовали себя пленниками. Еще бы, ведь о них так заботились, не говоря уже о графе де Ломени, которого пестовали, как новорожденного младенца.

В конце января болезнь подкосила больше половины обитателей Вапассу. Самый трудный период, когда она была в самом разгаре, длился около трех недель.

Не избежал этой участи и сам Жоффрей де Пейрак. Болел он довольно тяжело, но поднялся на ноги гораздо скорее, чем другие, хотя несколько дней находился почти без сознания.

Анжелика ухаживала за ним, удивляясь, что беспокоится о нем не больше, чем об остальных. Он лежал на постели такой же обессиленный, не владеющий своим телом, как и другие, но от него словно бы все равно продолжала исходить какая-то неугасимая сила, и болезнь не могла его сломить, сделать его жалким.

Анжелика вспоминала прошлое и думала, что ведь и впрямь она ни разу не видела его внушающим жалость. Даже когда он, униженный, в длинной рубахе висельника, с веревкой на шее и со следами пыток на теле, стоял на паперти собора Парижской богоматери, он не казался от этого слабее тех, кто его окружал… Скорее можно было бы испытывать жалость к злобной и тупой толпе, к истеричному, полусумасшедшему монаху Беше… Все, чем владел Жоффрей де Пейрак, никто никогда не мог у него отнять.