Анжелика в Новом Свете - Анна Голон, Серж Голон

Перепуганная Анжелика спросила сына, неужели он совсем забыл те времена, когда его считали самым галантным пажом в Версале, ж вообще разве можно так ломиться в дверь, когда идешь в гости к дамам? Зачем же понапрасну пугать их? Обычно кулаком в дверь стучат солдаты, и что предвещает этот стук, известно одному Господу Богу. Чаще всего ничего хорошего!

Ничуть не обидевшись, Флоримон тут же согласился, что его долгое скитания и особенно служба юнгой на торговом судне напрочь и очень быстро уничтожили все те изысканные светские манеры, которые так старательно прививал ему его наставник аббат. Ничего не поделаешь, уж таким он уродился!

Если в Новой Англии его манеры стали чуть приличней, чем были на корабле, то до изысканности им, конечно, далеко. Англичане ведь не осложняют себе жизнь всякими дурацкими вывертами ног, расшаркиваниями и поклонами. Потом он весело добавил, что если здесь, в лесном форте, скрестись пальчиком в эти толстенные двери, как благовоспитанная девица, то, чего доброго, так и останешься на крыльце.

Анжелика засмеялась и ответила, что, пожалуй, он прав. Флоримон прохаживался взад-вперед по комнате, а Анжелика, любуясь своим первенцем, думала, каким же крепким и ладным он вырос. А ведь сколько забот и волнений причинял он ей когда-то своим слабым здоровьем!

Теперь он был причесан так же, как Ромен де Л'Обиньер и барон де Модрей, его длинные волосы украшал обруч, украшенный жемчугом, над которым возвышались перья и лисий хвост. Этот убор шел ему необычайно.

Он тоже был красив, вероятно, так должен был быть красив его отец, если бы в детстве его лицо не было изуродовано ударом сабли. У него была хорошо развитая, почти мужская фигура, но в улыбке сквозило еще что-то детское. Он сказал, что пришел поговорить о Канторе. Его брат добрый и смелый малый, но иногда «на него что-то находит», и вот сейчас он «переживает трудности». Больше он ничего не стал объяснять. Анжелику тронули его добрые чувства и к ней, и к младшему брату. Она ответила, что совсем не сердится на Кантора, но пора бы уж, наконец, им найти общий язык.

После они еще долго болтали, Флоримон поделился с ней своими сокровенными планами. Теперь, когда они так продвинулись в глубь континента, ему бы хотелось снарядить свою собственную экспедицию еще дальше, на Запад, он мечтает открыть, наконец, проход в Китайское море, который так долго и тщетно ищут. У него были собственные соображения по этому поводу. Но с отцом он еще не говорил. Решил дождаться весны.

Наступал вечер. Анжелика, слушая сына, начала готовить лампы и вставлять свечи в подсвечники. И вдруг ей вспомнился сон об ирокезе, замахнувшемся на нее томагавком, воспоминание о нем пронзило ее мозг с такой невероятной остротой, что у нее ослабели ноги.

Видя, как она побледнела, Флоримон тут же замолчал и с тревогой спросил, что с ней.

Она ответила, что ей вдруг стало нехорошо. Сдавило грудь. Сейчас она выйдет подышать свежим воздухом. И пожалуй, поднимется на холм и там, у ручья, наберет мяты, ведь скоро заморозки, которые тут же прихватят нежные листья, и те станут непригодными для лечебных целей. Анжелика говорила как во сне. Собрать мяту — сейчас это казалось ей самым главным, самым неотложным. Она не могла понять, почему она не сделала этого раньше.

Набросив на плечи длинную шерстяную накидку, она взяла в руки корзину. Уже на пороге она подумала, что что-то она забыла; она долго смотрела на Флоримона, который не придавал никакого значения ее внезапному решению и спокойно сидел, наливая в кружку пиво.

— Флоримон, ты не мог бы дать мне свой нож?

— Пожалуйста, матушка, — ответил он без малейшего удивления. И протянул ей свой драгоценный нож, за которым он старательно ухаживал, как это и полагается семнадцатилетнему юноше, считающему себя бывалым охотником и опытным траппером.