Экстаз - Николь Джордан

Рейвен первой вошла в холл, начала снимать плащ. Келл остался возле дверей.

— Вы не собираетесь заходить в собственный дом? — спросила она.

Он не сдвинулся с места. Почему? Потому что ему хотелось войти и не хотелось делать этого. Потому что, если он войдет, это может означать с его стороны желание сдаться… Может быть, так понято ею… Но ведь он не хочет сдаваться, не хочет угодить под пресс ее обаяния, не хочет оказаться в зависимости от ее тела, ума, красоты…

Ох, опять все то же — те же мысли, дилеммы, доводы…

Но отчего он не должен входить? Отчего должен опасаться чего-то? В конце концов, он имеет на нее полное право. Законное право. И зачем лишать себя этого права, тем более что его тело, его душа зовут его, понуждают это право осуществить?..

Она только что спросила, думает ли он войти в дом. Что же ответить?

— …Для чего? — сказал он как бы в раздумье. — Ведь вы сами говорили, что не хотите возлюбленного… Не нуждаетесь в нем.

Она смущенно смотрела на него.

— Но я… Я не приглашаю вас разделить со мной ложе. Однако это ваш дом, и я не могу запретить вам входить в него.

Положение становилось забавным. В другое время они посмеялись бы над происходящим, но обоим было не до смеха.

Забавным, а точнее, трагикомичным было и то, что их губы говорили одно, а глаза совершенно иное.

Келл первым отвел взгляд.

— Будет лучше, если я сейчас уйду… — И деловым тоном прибавил: — В моем клубе, наверное, игра еще в самом разгаре.

— Наверное, — ответила она в тон и сделала шаг в его сторону, словно притягиваемая магнитом.

Келл ощущал каждый нерв, каждый мускул в своем напряженном теле — и все они толкали его к ней, призывали заключить в объятия. Чем бы это ни грозило… Опустив руки ей на плечи, он ласково притянул ее к себе. По тому, как потемнели и заволоклись туманом ее голубые глаза, он понял, что Рейвен испытывает те же чувства.

Сильнее прижав ее к себе, он напрямую ощутил зов своего тела. Она ответила, и Келл не сдержал легкого стона. Это отрезвило его, привело в чувство — он мысленно осудил себя за мимолетную слабость, за то, что опять поддался ее обаянию.

Но черт возьми, как тянет его смотреть в ее глаза, целовать чуть приоткрытые губы, проникнуть в ее тело и ощутить изнутри его теплоту, вибрацию…

Она высвободила одну руку и легко коснулась его лица. Шрама на нем. Это ласковое искреннее движение решило все его сомнения. Сейчас он поднимет ее на руки и понесет в спальню…

— Так вот ты где, большой брат? А я его ищу…

Желчный, неприятный голос, но до боли родной.

Келл отступил от Рейвен, повернул голову к двери, в которую только что вошел его брат Шон. Рейвен застыла на месте.

«Черт возьми!» — мысленно воскликнул Келл, на минуту ощутив себя нашкодившим мальчишкой, которого застали на месте преступления. Ведь только недавно он, сам веря в свои слова, говорил брату о фиктивности своего брака и о полном отсутствии у него каких-либо чувств к так называемой жене. И вот сейчас тот собственными глазами видит совсем иную картину. И дело, разумеется, не в том, что увидел Шон, а в слабости и податливости самого Келла. В том, что ему приходится стыдиться самого себя.

А виновница его временной расслабленности еще здесь? Надо отправить ее наверх… Но Рейвен уже отошла в другой конец холла, откуда с тревогой смотрела на обоих братьев.

— Какое пренебрежение с твоей стороны, Келл, моими родственными чувствами, — услышала она громкий насмешливый голос Шона. — Не пригласить меня на празднование вашей свадьбы.

Келл внимательнее вгляделся в лицо брата. Несомненно, тот сильно пьян. Сильно обижен и раздражен. Братья не виделись уже около недели: Шон не показывался на глаза Келлу, думая, что тот забудет о своем намерении отправить его подальше от Лондона.