Смятение сердца - Эми Фетцер (1997)

Сэйбл подняла взгляд. Поверх лошадиной шеи виднелась только верхушка шляпы, уже хорошо поношенной и запачканной. Невозможно было поверить, что этот самый человек когда-то просил у нее прощения: за ее плен, за издевательства жителей форта. Теперь он превратился в обвинителя. Она отдала бы все, чтобы вернуть прежнего Хантера, того, кто терпеливо выносил ее длинный язык, кто бросился ей на помощь и спас ее из рук пауни, кто поддразнивал ее и порой держал в объятиях. С ним она впервые ощутила дыхание рая — впервые изведанное плотское наслаждение обещало так много… Она скучала по прежнему Хантеру, понимая, что если и увидит его вновь, то не скоро.

Ее вывел из раздумий громкий звук. Бурчало в животе.

— Я проголодалась, — сказала она нерешительно. — Неужели еще не пора сделать привал и перекусить?

Хантер остановился, но продолжал смотреть прямо перед собой. Его тяжкий вздох выражал неудовольствие задержкой. Ветер — уже не ледяной, но резкий и порывистый, — завывал вокруг, то и дело швыряя в воздух пригоршни пыли и мелкого гравия. Длинные стебли прошлогодней травы мотались взад-вперед под его порывами.

— Мистер Мак-Крак… — Сэйбл проглотила остаток фразы, встретив раздраженный взгляд искоса. Нет, это совершенно невыносимо! — Послушайте, сколько можно дуться? Даже моему ангельскому терпению приходит конец. Мы уже протопали, проскакали и пробежали не менее ста миль. Сто миль! Неужели это не гарантия того, что мы оторвались от преследователей? У меня отваливаются ноги, я умираю от голода и жажды, я вся пропылилась! Ах, чтоб вас!..

Ответом был все тот же утробный звук. Хантер очнулся от своей бессмысленной неподвижности и зашагал вперед и направо. Там, в неглубоком обрывистом овраге, протекал поток, много дальше сужаясь, а потом разветвляясь на несколько рукавов и впадая в одну из рек, протекающих по пустыне. Сэйбл чуть было не застонала от радости: вода, слава Богу!

Она бросилась вслед быстро удаляющемуся Хантеру.

— Интересно знать, настанет ли день, когда вы заговорите, вместо того чтобы пригвождать меня к земле каждым взглядом?

Никакого ответа.

— Мистер Мак-Кракен, вы не можете бесконечно соблюдать обет молчания. Нам придется провести еще не один день в обществе друг друга.

По-прежнему тишина.

— Мистер Мак-Кракен!

— Оставь меня в покое!

— Нет уж, не оставлю! — Сэйбл схватила Хантера за рукав; но он просто отмахнулся от нее, как от назойливого насекомого, и продолжал путь. Она приостановилась, тяжело дыша. — Вы начнете наконец разговаривать, как разумный человек? Или у вас попросту не хватает храбрости объясниться?

Она уперла руки в бока в ожидании того, что он обернется. И он действительно остановился и повернулся. Сэйбл пожалела, что не придержала язык: на лице Хантера было выражение, не предвещавшее ничего хорошего.

Все же она не отвела глаз, не без тревоги разглядывая его раздувающиеся ноздри и губы, сжатые с такой силой, что они совсем побелели. Сжимающиеся и разжимающиеся кулаки говорили о том, что он охотно выместил бы на ней весь свой гнев. Именно так Хантер и был настроен. Он слишком долго сдерживался, слишком долго подавлял желание высказаться. Яростные обвинения рвались наружу, хотелось крикнуть что-нибудь уничтожающее, оскорбительное, хотелось схватить Сэйбл за плечи и трясти, пока она не прикусит свой идиотский лживый язык.

— Значит, ты хочешь объясниться? — проскрипел он.

— Нельзя держать все в себе, мистер Мак-Кракен, это все равно что вариться в собственном соку, — настаивала Сэйбл, довольная уже тем, что он открыл рот. — Нужно делиться тем, что вас снедает, иначе вы состаритесь, не имея ни единого друга.

— Скажите, как она заботится обо мне! — зло усмехнулся Хантер (на его раненой щеке начался нервный тик — свидетельство крайнего напряжения). — Что ты знаешь обо мне, женщина? Как я живу сейчас, так собираюсь и состариться, и не твое дело, почему я стал таким!