Одинокий волк - Патриция Гэфни

Майкл нашел под скамейкой оплетенную в ивовые прутья бутылку и вытащил пробку. Сидни исподтишка следила за ним глазами, пока он, запрокинув голову, пил крупными глотками. Жилы у него на шее выступили и натянулись, кадык поднимался и опускался с каждым глотком. На белой рубашке без воротничка темнели пятна пота, она прилипла к спине. А спереди рубашка была наполовину расстегнута, и Сидни видела черные волосы у него на груди, блестящие и живые. На его загорелых руках рельефно выделялись мускулы, старые брюки Филипа плотно облегали бедра… Ее неторопливый зачарованный осмотр внезапно прервался: она впервые заметила, что Майкл не обут.

– Разве у тебя ноги не болят?

– Почему они должны болеть?

Что это такое – легкий, едва заметный налет в его речи? Его даже нельзя было назвать акцентом, и все же… – Потому что ты бегаешь босиком по земле… Мне казалось, что земля слишком груба… Тебе должно быть больно…

– Нет, – улыбнулся он, как будто она сказала что-то смешное. – Мне тяжело ходить в ботинках. Очень неудобно. Сидни улыбнулась.

– Вот оно что! Мне бы следовало догадаться.

– Сегодня утром я нарисовал твой портрет. По памяти – не глядя на тебя.

– Значит, не с натуры. Так это называется – «рисовать с натуры».

– Не с натуры. Я иногда начинаю рисовать что-нибудь, а потом оказывается, что это все равно ты. Облака над озером или ночные деревья – они превращаются в тебя. Все время так получается.

Настойчивость вознаграждается. То же самое можно было сказать о нежных словах и прочувствованных, из глубины души идущих комплиментах.

Сидни беспомощно покачала головой, не зная, что ответить.

– Сегодня утром я пытался нарисовать, как солнце светит тебе в лицо, но у меня ничего не вышло. У меня нет нужных красок для твоих волос. И для твоих губ. Может, таких красок и вовсе нет нигде, только в твоем лице. Оно бесподобно.

– О, Майкл, – тихо вздохнула она. – Майкл, ты, кажется, хочешь меня обольстить.

– Обольстить? Что это значит?

Он произнес это слово нараспев: в его устах оно прозвучало восхитительно и сладко.

Майкл улыбнулся. Сидни поняла, что о смысле незнакомого слова он догадался по ситуации. «Самые крупные, самые вкусные червяки», – ни с того, ни с сего мелькнуло у нее в голове. Да, сердце птички уже готово было растаять.

Через плечо Майкла Сидни увидела, как Филип в последний раз послал подачу к задней стенке, а затем бегом направился к ним. Она откашлялась, стараясь предупредить Майкла, что они не одни.

– Ты проиграл, – проворчал Филип, выхватив бутылку из рук Майкла. – Шесть-ноль, шесть-ноль, штрафное очко.

Майкл усмехнулся:

– Зато я бью выше, чем ты. И дальше.

– Очень ценное качество для метателя диска. Филип откинул голосы назад и вытер пот со лба. Какие они оба красавцы, – удивилась про себя Сидни. Можно ли сказать об этом вслух? Она сказала бы, не задумываясь, если бы ее чувства к Майклу были менее личными. Нет, в таких обстоятельствах лучше промолчать.

– Ты точно едешь завтра с Сэмом на выставку, Сид? – спросил Филип, растирая шею полотенцем.

– Да, после ленча. Камилла тоже хочет с нами пойти, – добавила она, и глаза Филипа тотчас же загорелись. – Ее родители все еще в отъезде, и она говорит, что ей надоело ходить с Клер и Марком. Хочешь поехать с нами? Филип попытался напустить на себя небрежный вид.

– Ну что ж… пожалуй. Можно и съездить, если не подвернется чего-то более стоящего.

Она заметила, что Майкл бочком отходит от них, храня на лице непроницаемое выражение, как будто не желая принимать участие в постороннем разговоре. А может, это они сами заставили его почувствовать себя чужим?

– Майкл, ты тоже можешь поехать, если хочешь. – Это вырвалось у нее непреднамеренно.

Филип как раз наклонился, чтобы зашнуровать ботинки, и вдруг замер на месте.