Любовь и вечность - Барбара Картленд (2001)

— И никто не пробовал отыскать венок, который в моем сне был положен в один из выдвижных ящиков? — спросила Мирисса.

— Безусловно, многие пытались это сделать, — ответила леди Вентворт, — но я полагаю, моя дорогая, вам лучше никогда больше не говорить об этом. Тэлбот очень глубоко переживал поведение своего отца, и хотя я уверена, что он здравомыслящий человек и не верит в правдивость истории с призраком и этим проклятием, лучше при нем вообще не говорить на эту тему.

— Нет… конечно, я больше не буду… — согласилась Нирисса, — как жаль… я и правда весьма сожалею… что я вообще заговорила об этом и так расстроила его.

— Вы не могли ничего знать о семейном предании, — сказала леди Вентворт, — и, когда Тэлбот возвратится, нам только следует притвориться, будто ничего не произошло.

— Да… да, несомненно, — пробормотала Нирисса.

Тем не менее ее сильно мучило, что она так неосторожно пробудила неприятные воспоминания.

Все это казалась необъяснимым и не правдоподобным, и все же, помогая отцу в его исследованиях, она знала, что истории о призраках передаются из поколения в поколение, и встречались многочисленные достоверные данные о том, как, по некоему удивительному совпадению, сбываются пророчества и проклятия этих призраков.

Как и советовала леди Вентворт, когда герцог вернулся и объявили об ужине, Мирисса (как, впрочем, и все остальные) ни словом не обмолвилась больше о призраке, и беседа, оживлявшаяся искрометными остротами, которыми обменивались мужчины, касалась только предстоящего празднества цветов.

Глядя на герцога, величественно восседавшего во главе стола, Мириссе казалось, что сумрачное облако омрачает его лицо, и она спрашивала себя, замечает ли это кто-либо еще.

Дельфина, сидя рядом с ним, естественно, прилагала все усилия, чтобы заставить его забыть о неприятном инциденте, произошедшем перед обедом.

Она превзошла себя, речь ее так и искрилась остроумием, и все на том конце стола смеялись над ее шутками. Нириссе казалось, что сестра так и лучится внутренним светом.

После обеда дамы удалились в гостиную, дабы обсудить, какие цветы они наденут.

Слушая их, Нирисса сообразила, что между дамами возникает настоящее соревнование по поводу того, кто будет изображать лилии, розы, гвоздики и другие эффектные цветы.

Дельфину почти не было слышно, и по выражению ее глаз Нирисса поняла: сестра задумала нечто особенное, что превзойдет все ожидания других.

Поскольку никто не обращал на нее никакого внимания, Нирисса выскользнула из гостиной в коридор, решив заглянуть в те из комнат, в которые она еще не заходила, в надежде отыскать секретер, привидевшийся ей во сне, а в нем — потерянный венок.

Она все еще могла явственно представить его себе. Он мало чем отличался от тех многочисленных шкафов с выдвижными ящиками, которые она уже встречала в Лине, хотя ей еще не представился случай осмотреть многое помимо тех комнат, в которых располагались гости герцога на этом домашнем приеме.

«Гранд тург, как она про себя именовала полный осмотр замка, должен был состояться завтра, когда герцог обещал показать ее отцу старую часть Пина и особенно помещения, не подвергавшиеся изменениям на протяжении столетий.

Еще по приезде Нирисса узнала, что вечерами свечи зажигаются по всему дому, чтобы никому не приходилось нащупывать свой путь в темноте.

Об этом ей рассказала Мэри, когда помогала одеваться, и Нирисса тогда воскликнула:

— Но это же крайне расточительно!

— Да, мисс, тем более свечи такие дорогие, но все же его сиятельство — очень богатый человек!

Двигаясь по коридору, Нирисса заглядывала сначала в одну комнату, потом в другую, и хотя ей попадались самые разные шкафы, шкафчики и секретеры — полированные, французские, с резьбой по дереву, инкрустированные слоновой костью и драгоценными вставками, — ни один из них не был в точности таким, как тот, который она видела в своем сне.