Нимфа - Мишель Яффе

— Ревновала? — повторила Софи, примеряясь к этому слову, к новой для себя мысли. — Вовсе нет. Я была в восторге, потому что никогда не видела своего крестного таким счастливым. Констанция подарила ему такую радость, что ее невозможно описать словами. То, как загорались его глаза, когда он видел ее или даже просто говорил о ней… — Софи вдруг замолчала. Раньше она действительно никогда не испытывала ревности, но теперь отчетливо ощутила ее в своем сердце. Ей захотелось самой внушать кому-нибудь такие же чувства: чтобы кто-то смотрел на нее восхищенными глазами, радовался ее присутствию, заботился о ней.

Софи внезапно поняла, что недооценила опасности, которой она подвергается, оставаясь в Сандал-Холле, рядом с Криспином. Никакие сведения того не стоили.

— Вы задали мне целых три вопроса вместо одного, милорд, — сказала она изменившимся голосом. — А теперь мне пора идти. До свидания, лорд Сандал.

Она попыталась подняться, но Криспин усадил ее на место.

— Почему вы уходите? Вы не можете так поступить.

— Почему? — спросила Софи вызывающим тоном, но ее взгляд умолял Криспина не позволить ей уйти.

— Потому что… — начал Криспин и задумался в поисках какой-нибудь веской причины. «Потому что сейчас темно и идет дождь, а если я последую за тобой, ты сочтешь это вызывающим. Потому что я не хочу, чтобы ты уходила. Потому что я никогда этого не захочу. Потому что в тебе моя надежда на успех расследования, на счастье…» — Потому что за вами еще один вопрос, — закончил он фразу. — Я действительно нарушил правила и хотел бы компенсировать свой промах.

Голос Криспина был ровным, но он затаил дыхание в ожидании ее ответа. Софи колебалась: она понимала, что должна встать и уйти, но соблазн выведать у Криспина полезные сведения был сильнее. К тому же всего один вопрос не отнимет много времени. Последний вопрос. Он должен быть тщательно продуманным и корректно заданным.

— А какое ваше самое счастливое воспоминание, милорд? — спросила она, забыв вдруг о деле.

Криспин с облегчением вздохнул и ответил с поразившей их обоих откровенностью:

— То, как вы называли меня Криспином.

Оба сидели не шевелясь: она — потому что боялась расплакаться или засмеяться от счастья, он — потому что боялся выпустить ее руку и тем самым позволить ей уйти.

— Вы смеетесь, милорд? — Софи первая нарушила молчание.

— Криспин, — поправил он ее. — И я вовсе не смеюсь.

— А как же то, что случилось сегодня днем? — Она заставила себя посмотреть ему прямо в глаза. — Вы сказали, что вам безразлично, что со мной будет. А теперь…

. — Нет, я сказал не так. Я сказал, что мне все равно, что с вами будет. Это совсем другое. — Он ласково провел большим пальцем по ее щеке и заглянул ей в глаза. — И потом, я, возможно, ошибался.

— Возможно? — Удары сердца отдавались у нее в ушах, как дробь плохо натянутого барабана.

— Возможно, — хрипло отозвался он. Ему вдруг ужасно захотелось привлечь ее к себе, ощутить ее мягкие волосы на своей щеке, поцеловать в кончик носа. Он встал со скамьи, поднял ее за собой и аккуратно отлепил усы. Обняв ее за плечи, он наклонился, чтобы нежно поцеловать ее, но вдруг поймал себя на том, что страстно и жадно прильнул к ее губам, охваченный чувством более сильным, чем просто влечение.

Софи ответила на его поцелуй благодарно и радостно. В этом поцелуе не было ничего от «возможно», только их неудержимая тяга друг к другу. Криспин целовал ее щеки, по которым сегодня днем текли слезы, и удивлялся их солоноватому привкусу; целовал ее шею в вырезе туники, затем ухо, висок, кончик носа. Он через голову снял с нее тунику, поцеловал грудь, темные ореолы и розовые соски, которые немедленно затвердели, и протянул руку к завязкам бриджей.