— Дорогая Джастин, а что он может сделать? Он не может ни обидеть тебя, ни помочь тебе. Ты, как и я, не зависишь от мужчин. Но я могу представить себе, что он будет чувствовать, и мне этого достаточно, чтобы умереть спокойно. — Мать долго молчала, измученная разговором. Уже позже, когда Джастин приехала к матери, чтобы провести с ней последние дни, она увидела на ее губах улыбку победительницы. Ее поддерживала мысль, что она все-таки нашла способ отомстить Некеру. После этой беседы Хелена Лоринг замкнулась в себе, с Джастин почти не разговаривала, ни улыбка эта таилась в уголках ее губ почти до самой смерти, которая наступила через несколько дней.

Письма от Некера стали приходить спустя неделю после смерти матери. Джастин долго думала, что делать, а потом решила просто отсылать их назад нераспечатанными. Так она чтила память покойной, так и только так она могла отблагодарить ее за то, что мать отдала ей лучшие годы жизни, которую разрушил Жак Некер.

* * *

Сидя у камина в гостиной, Джастин подумала о том, что редко она так рада бывала очутиться дома. Ничего необычного в агентстве не произошло, и ни к чему ей было так выходить из себя.

Она наконец расслабилась, дом баюкал ее, успокаивал. Куда бы она здесь ни взглянула, везде она видела результаты тяжелого десятилетнего труда. Дом она купила три года назад, когда цены на недвижимость в Нью-Йорке немного упали, и ни секунды об этом не жалела, даже выписывая каждый месяц огромный счет по закладным. «Удивительно приятно, — думала Джастин, прихлебывая чай, — иметь свой собственный дом, который стоит здесь уже сто лет, в котором жили многие поколения людей».

Правда, после ста лет эксплуатации дом был в таком состоянии, что нуждался, как выразился агент по продаже недвижимости, «в заботе и внимании». Будь он в отличном или хотя бы в хорошем состоянии, Джастин не могла бы позволить себе купить четырехэтажный дом в районе 60-х улиц. «Забота и внимание, черт подери!» — думала Джастин, продолжая любоваться мраморной каминной доской. Если бы ее бедный домик был человеком, его немедленно следовало бы положить в больницу, а потом отправить месяца на три в санаторий.

Крыша была в порядке, об этом она позаботилась сразу, как переехала, но все остальное было приблизительно в том же состоянии, в каком было при покупке. Она сделала только косметический ремонт, переклеила обои и расставила свои любимые викторианские безделушки так, чтобы необходимость капитального ремонта не бросалась в глаза.

На аукционах и в антикварных лавках Джастин всегда привлекали вещи немодные, потрепанные, часто сломанные — потертые коврики и подушки, зеркала с потемневшей от времени амальгамой, мебель с облезлой позолотой, то есть все то, что торговцы называли, пожимая плечами, «траченым».

Возможно, это была защитная реакция на весеннюю свежесть и безупречность девушек, которых она видела каждый день, а может — на безликие современные интерьеры, в которых не было даже намека на ностальгию по прошлому, но стоило Джастин увидеть стул или лампу, которым нужно было пристанище, и она тут же брала их под свою опеку.

Но всему есть предел. Даже Джастин в конце концов оказалась загнанной в угол дышащим на ладан отоплением, еженедельно протекающими трубами и кухней с ванной, настолько старомодными, что домработницы задерживались у Джастин всего на несколько месяцев, хотя их просили только убираться и оставлять какой-нибудь ужин в холодильнике. «А этого не скроешь никакими викторианскими безделушками», — мрачно думала Джастин, ожидая прихода строительного подрядчика с отличными рекомендациями.