Трасса второго спуска проходила по соседству с первой, и скорость на ней, как правило, была выше, так как к этому времени спортсмены обычно уже разогревались и осваивались на склоне. Но на этот раз погода ухудшилась, похолодало, набежали плотные облака, стало сумрачно, небо и снег все больше сливались, а видимость уменьшилась до критической черты. «Только бы не отменили второй заезд, — молился про себя Пьер, — господи, только бы не отменили…»

На этот раз, добравшись до финиша, он не ощутил никакого восторга. Ничего, кроме изматывающей усталости и беспокойства. По его прикидкам, он должен был показать в сумме неплохое время. Но так ли это на самом деле?

Он подъехал к огромному щиту, на котором писали результаты, и стал, стоя спиной к трассе, дожидаться, пока судьи перенесут на щит показанное им время. Максина, затаив дыхание, старалась не попасться ему на глаза. На этот раз среди участников соревнований было особенно много пострадавших. Кто-то перелетел через ворота, не удержав равновесия на крутом и обледенелое склоне. Один спортсмен налетел лицом на стойку ворот, правда отделавшись при этом лишь царапинами и подбитым глазом. Третий, не удержавшись на обледенелом участке, врезался в ограждение трассы, сбив нескольких болельщиков и в трех местах сломав при этом левую ногу ниже колена. Пьер, не дыша, стоял около щита и ждал. Он не мог втайне не обрадоваться, когда Клаус Вернер, его ближайший соперник, зацепился лыжей за стойку, развернулся вокруг нее и грациозно вылетел из соревнований, к счастью никак при этом не пострадав.

И вот на верхней строчке щита появилась цифра «восемь» и время победителя — одна минута пятьдесят шесть секунд. Промчавшись через глубокий снег, Максина бросилась Пьеру на шею, обвив ее руками и радостно крича: «Ты победил, Пьер, ты победил!»

К ее удивлению, да и к своему собственному, Пьер поцеловал ее с такой страстью, что у Максины захватило дух.

— Я сейчас должен поехать с командой, дорогая, — прошептал ей Пьер. — Встретимся в «Шезе» через полчаса. — Тут на него, хохоча и хлопая по спине, навалились тренеры, болельщики и товарищи по команде.

Как и условились, Максина ждала его в «Шезе». После пережитых волнений есть им обоим не хотелось, однако обязательную по случаю победы бутылку шампанского они все же распили. Через полчаса Пьер, который никогда до этого практически не пил, обнял Максину за плечи и предложил:

— А теперь пошли ко мне в комнату, ладно?

— Прямо сейчас? — с сомнением в голосе переспросила Максина, которая и хотела, и боялась этого.

— Прямо сейчас.

Пока они, тяжело и неуклюже пробираясь по снегу, шли по улице, все встречные приветствовали Пьера и громко поздравляли его с победой. Интересно, сколько он добивался этой победы, подумала Максина, украдкой прижимаясь к нему.

Шале, в котором жили члены сборной команды, было пусто. Тяжело стуча большими лыжными ботинками по ступенькам деревянной лестницы, они поднялись наверх.

В комнате, где жил Пьер, стояли две узкие кровати. Пьер выставил пепельницу в коридор — это было обычным сигналом товарищам — и запер дверь.

Максине одновременно хотелось и уйти, и остаться.

Пьер стал ее быстро раздевать, целуя всякий раз, когда она порывалась что-то сказать. Она хотела потребовать от Пьера прекратить это, но ей очень хотелось и того, чтобы он продолжал. Надо ли сказать ему, что она никогда раньше не позволяла раздевать себя ниже пояса? Пьер широко и беззаботно улыбнулся, одной рукой привычно расстегивая крючки ее лифчика.

— Не бойся, я это все сотни раз проделывал.

— Сотни?! — переспросила Максина, сердясь, шокированная его ответом, но и одновременно испытывая какое-то непонятное ей облегчение.

— Ну достаточно много.