После познавательного диалога мне оставалось лишь ждать, какое решение примет Ланвельд. Но факт того, что каждый из нас оказался в глубокой заднице, не отпускал до самой ночи. Стоило только остаться одной, как все дурные мысли разом обрушились на меня. Словно кто-то специально собрал нас троих вместе. Моя любовь к Тонсли, одержимость Ланвельда Стиверсом, попытка Инетер забыться в моих объятиях. Это бесконечной красной нитью шло через всю историю наших взаимоотношений. И если кто-то попытается распутать этот причудливый клубок, то поймет, что у него нет ни конца, ни начала.

Подобно Уроборосу, кусающему самого себя за хвост, наши взаимоотношения в какой-то степени напоминали бесконечный любовный треугольник, в котором вершины не могли определиться, кого же первого придушить или отлюбить. Парадокс, что я раз за разом пыталась привести в голове к стабильному знаменателю, но ни черта не получалось. А теперь стало в десяток раз сложнее. Осознание давило на плечи и не позволяло поднять голову. Казалось, вся жизнь давно уже осталась где-то за пределами придуманного мною мира…

Если подумать логически, то и вариантов было немного. Либо мы отыщем преступника и докажем, что министр все подстроила, сфабриковала алиби для исполнительницы заказного убийства. Либо все дружно сядем… Причем, сдается мне, камеру нам тоже выделят одну на троих. Было у меня нехорошее предчувствие. А в то, что дело от и до шито красными нитками, даже наивной души человек не поверил бы. Устроить подобное кому-то одному просто нереально. Для столь масштабной игры и попытки задеть сразу две разведки мира нужно тщательно готовиться.

А на такое способна лишь группа лиц, причем наделенная силой и властью. Значит, искать мы должны в направлении, приближенном к политике. В этом я была уверена. Никто больше не стал бы развозить из этой ситуации трагедию. Стиверс был прав, и каждый его довод звучал весьма убедительно. У меня еще оставались подозрения на его счет, но их стало значительно меньше. Те факты, которые вскрылись накануне, делали любые попытки уличить его в обмане бессмысленными. Из нас всех от смерти Канвижера он терял больше всех.

Любой мог бы попытаться разыграть эту карту и предоставить следствию фальшивые улики, указывающие на Ланвельда. Он его политический конкурент, к тому же до начала предвыборной гонки осталось не так много времени. Изучив газеты, я поняла, что рейтинг действующего министра магии стремительно катится вниз. Доверие народа к ней составляло меньше пятнадцати процентов, и это с учетом того, что опрос проводился государственным изданием, финансируемым из бюджетных средств. Что же там на самом-то деле? Отрицательный курс?

На этом фоне фигуры Стиверса и Ланвельда выглядели намного убедительнее. Брюнет с прочной семьей, громкой фамилией и послужным списком на пару монографий. Блондин с не менее громкой фамилией, поддержкой сторонников магии и ее развития и далеко не идеальной репутацией, которая играла ему на руку. С такими конкурентами в списке самовыдвиженцев Депесар могла рассчитывать лишь на почетное третье место. Основная борьба развяжется именно между парнями, о белобрысой моли никто и не вспомнил бы уже на третьи сутки жарких дебатов.

Если рассуждать логически, вот за что можно взять тех, кто фактически стоит над законом? К Стиверсу не подкопаться, он сам может сместить Депесар по подозрениям в чем-либо. Для главы спецслужбы, которая подчиняется лишь номинально главе военки, это не составит проблем. А за Ланвельда говорят его старые заслуги и народная любовь, которой нет конца и края. Сталкивать их лбами тоже бесполезно. Эти два придурка со школы мутузили друг друга почем зря. Никто и не почешется разбираться, чего они не поделили и с какого дубу рухнули. Все и так прекрасно знают, что, запустив их в клетку к мантикоре, можно услышать жалобные вопли последней уже через пять минут, проведенных в их компании. Они и мертвого до печенки достанут!