Секретное досье - Лен Дейтон (2013)

За это я не только на целый день остался без пищи, но в тот вечер он не удосужился принести мне и тонкое, как бумага, грязное одеяло. Какого цвета небо, я усвоил на девятый день. В тот раз К.Х. просто показал, а я быстро затараторил ту чушь, которую удалось вспомнить. Но допустил ошибку. Что-то типа: «Небо красное, шелк голубой». К.Х. заорал и несильно ударил меня по лицу. Я не получил ни еды, ни одеяла и ночью трясся от сильного холода. С того времени я называл предметы правильно, иногда ошибался, в зависимости от цвета, который в тот день решал присвоить всему К.Х. Даже получая каждый день жидкую овсянку, я все больше слабел. Я прошел «стадию шуток», стадию «задавания вопросов», стадию «вы понимаете по-английски?». Я был слаб и измучен и в тот день, когда повторил все настолько правильно, что К.Х. принес мне кусок холодного вареного мяса. Я плакал целый час, не испытывая грусти, — возможно, от удовольствия.

Каждое утро дверь отворялась, и я отдавал свою парашу, каждый вечер ведро приносили снова. Я начал вести счет дням. Ногтями я выдавил грубое подобие календаря на мягком дереве двери; находясь за ней, я не попадал в поле зрения смотревшего в глазок. Некоторые дни я помечал двойной чертой, те, когда слышал звуки. В основном они были довольно громкими, эти шумы, чтобы разбудить меня, когда возникали. Издавали их люди, но я бы затруднился определить, что это было — стоны или крики. Что-то среднее между тем и другим. В иные дни К.Х. приносил мне клочок бумаги с отпечатанным на нем приказом, скажем: «Заключенный будет спать, положив руки поверх одеяла». «Заключенный не будет спать днем».

Однажды К.Х. дал мне сигарету и прикурил ее для меня. Когда я откинулся, чтобы затянуться, он спросил:

— Почему вы курите?

Я ответил, что не знаю, и он вышел, но на следующий день трава была цвета сепии, и меня опять ударили по голове.

Когда я отметил в своем календаре двадцать пять дней, К.Х. принес мне записку со словами: «К заключенному придет посетитель всего на шесть минут». В коридоре послышались громкие возгласы, и К.Х. впустил молодого капитана венгерской армии. Он вполне сносно говорил по-английски. Мы стояли, глядя друг на друга, пока он не сказал:

— Вы просили встречи с послом Великобритании.

— Я этого не помню.

К.Х. толкнул меня в грудь с такой силой, что я ударился о стену своей камеры и у меня перехватило дыхание.

Капитан продолжал:

— Я не спрашиваю. Я говорю это. Спрашиваете вы. — Он был обаятелен, ни на секунду не переставал улыбаться. — Секретарь ждет снаружи. Он видит вас сейчас. Я иду. Только шесть минут.

К.Х. ввел в мою камеру мужчину такого высокого роста, что он стукнулся головой о притолоку. Держался он смущенно и неловко. Неохотно объяснил, что это не его решение, что он всего лишь третий заместитель секретаря, и все в таком роде. Сказал, что сведений о моем британском гражданстве нет, хотя и признал, что, по его мнению, говорю я, как англичанин. Его смущение и неловкость почти убедили меня в том, что он действительно британский чиновник.

— Не сочтите за дерзость, сэр, — сказал я, — если я попрошу вас удостоверить вашу личность.

Он страшно растерялся и несколько раз повторил:

— Ну что вы?

— Я не имею в виду удостоверение личности, вы понимаете, сэр. Мне нужно что-то, свидетельствующее о вашей регулярной связи с родиной.

Он тупо посмотрел на меня.

— Повседневные вещи, сэр, просто я хочу убедиться.

Стремясь помочь, он вернулся с повседневными вещами и изложил кучу причин, по которым посольство ничего не может сделать. Больше всего он тревожился, что мне придется втянуть в это дело группу Долби, и постоянно пытался выудить сведения о любом заявлении, какое бы я ни собирался сделать венгерской полиции.

Делать это, одновременно утверждая, что я не британский подданный, нелегко даже для британской дипломатии старой школы.