Секретное досье - Лен Дейтон (2013)

Внезапно я вспомнил Барни в грузовике-генераторе. Меня интересовало, правда ли это. Почему-то это до ужаса казалось правдой, но если Барни убили за то, что он предупредил меня, чего заслуживал я? Вероятно, американцы, державшие меня в заключении, были ненастоящими. Но в аутентичности венгров сомневаться не приходилось.

Эти допросы были такими же американскими, как пирог «шу-флай» и кукурузная каша. «Венгры»; каким образом они во все это вписывались? Кто такой К.Х.? Конечно, ему следовало бы держаться в стороне. Это не означало, что он не состоял на жалованье у британского правительства.

Имело ли к этому отношение досье «Аль-Джумхурия», которое я отказался купить у Росса? События, похоже, стали развиваться неблагоприятно для меня вскоре после этого.

Должно быть, я задремал, так и не решив своих проблем. Чарли разбудил меня, принеся чай и печенье, и сказал, что я кричал во сне.

— Я ничего не понял, — поспешно добавил он.

Всю субботу и все воскресенье я ничего не делал. Чарли кормил меня бульоном и стейком, а я слонялся по квартире и жалел себя. Вечером в воскресенье я слушал по радио Алистера Кука, уставившись на лист чистой бумаги, на котором решил набросать план своих действий.

Отъевшись и отдохнув, я чувствовал себя лучше. До Стива Ривза мне по-прежнему было далеко, но я переходил в класс сэра Седрика Хардвика. Бумага, на которой я машинально рисовал, таращилась на меня. Подчеркнутое мной имя Долби. С ним связаны: с одной стороны, Элис, с другой — Росс, потому что если Долби собирается меня распять, никто не поможет ему так охотно, как Росс и военные. Мюррея и Карсуэлла я объединил как две неизвестные величины. Вполне вероятно, что к этому времени Долби упрятал их в какой-нибудь давно забытый пропыленный кабинет в Военном министерстве. Затем Чико с умом четырехлетнего ребенка; в последний раз он разговаривал со мной по телефону из Грэнтема. Джин? Еще один большой вопросительный знак. Она здорово рисковала, чтобы помочь мне на Токве, но долго ли ты будешь рисковать головой в нашем деле? У меня, пожалуй, есть все возможности это выяснить. Как я ни крутил, ответ, похоже, был один: встретиться с Долби. Я решил так и поступить. Но сначала следовало кое-что сделать.

К 9.30 вечера я пришел к выводу, что придется попросить Чарли еще об одном одолжении. К 10 вечера он вышел из дома. Теперь все зависело от Чарли, или так в тот момент казалось. Я задержал взгляд на фото цвета сепии Рэджа Кавендиша[29], сына Чарли. Он смотрел с высоты секретера в одной из тех больших, похожих на лодки пилоток, в которых у всех у нас был такой дурацкий вид. Помню, я пришел сообщить Чарли о его смерти, когда Рэджа, оставшегося невредимым после четырех лет военных действий, насмерть сбил грузовик в Брюсселе за четыре дня до победы.

Так же просто, как сам услышал об этом по телефону, я сказал Чарли, что его сын погиб в дорожно-транспортном происшествии. Он ушел на кухню и стал готовить кофе. Я сидел, окутанный запахом своей лучшей формы, влажной от весеннего дождя, и разглядывал полки с книгами и граммофонными пластинками. Бальзак и Байрон, Бен Джонсон и Пруст, Бетховен и Сидни и Беатрис Уэббы.

Помню, когда Чарли Кавендиш вернулся с кофе, мы говорили о погоде, о финале розыгрыша кубка по футболу военного времени и обо всем, о чем говорят люди, желая подумать о чем-то другом.

Кофе показался мне весьма странным, он был черным, как уголь, и таким же по консистенции. Только после двух или трех следующих визитов я понял, что Чарли стоял в тот вечер в кухне и ложка за ложкой сыпал кофе в свой белый фарфоровый кофейник, пока его разум отказывался функционировать.

И теперь я снова находился здесь, сидя среди книг Чарли; и снова ждал его возвращения.

К 11.25 вечера я услышал шаги Чарли на скрипучей винтовой лестнице. Я принес ему кофе в том же самом белом немецком фарфоровом кофейнике, который запомнил с 1945 года. Я подошел к FM-приемнику и сделал потише «Ночную музыку».