Сделка - Джоан Вулф

— Ты все еще сердишься на меня, — спросила я, — за то, что я намного раньше не рассказала тебе всю правду?

— Нет, мама. По-моему, я понял, что ты не могла… Ведь ты дала слово своей сестре, даже клятву. А клятву не нарушают, верно?

В его все еще напряженном голосе уже не слышалось вчерашнего отчаяния.

Я с трудом подавила желание обнять его, прижать к груди, заверить, что люблю его теперь еще больше, чем раньше, если только это возможно; что благодарю за то, что он, такой маленький и беззащитный, нашел в себе силы и… мудрость — да, мудрость — сломать стену, которая начала было вырастать между нами.

Пожалуй, около часа, если не больше, после этого мы продолжали путь почти в полном молчании, нарушая его только короткими фразами или восклицаниями, выражавшими наше отношение к тому, что мы видели из окон кареты.

Наконец я задала Никки вопрос о том, что меня тоже волновало, однако неизмеримо меньше наших взаимоотношений. Я спросила, говорил ли с ним лорд Сэйвил о трех девочках, дочерях Гарриет.

Наверное, в первый раз за время поездки он взглянул мне прямо в лицо своими светлыми наивными глазами.

— Ой, да! — сказал Никки совсем другим, почти прежним тоном. — Его сиятельство объяснил мне, что о них нужно позаботиться. О Марии, Френсис и Джейн. И о ребенке, когда он родится… Или это будет она?.. Никто не знает, да, мама?.. Граф сказал, что разговор еще впереди, но что надо отдать им — чтобы они там жили — другой дом… Кажется, он называется Марион… или место так называется… Он сказал, им не следует во всем зависеть от мистера Коула, а еще… — Никки наморщил лоб, вспоминая. — Еще говорил, что леди Гарриет совсем не виновата в том, что Джордж Девейн женился на ней, когда вовсе не должен был… не имел права… Он нарушил свою клятву перед Богом… Я правильно объясняю, мама?.. Граф говорил, что у нас это… ответственность перед ними…

— Да, мой милый. И граф, и ты совершенно правы.

Никки продолжал смотреть на меня, и в его чистых глазах я прочитала какое-то сомнение. Они вновь сделались чужими. Или мне показалось?

— Мама, — сказал он, — ты по правде любила меня или у тебя тоже была эта самая… ответственность?

Никки с трудом выговорил все это, а я… я готова была убить Ральфа за его взрослые разговоры с мальчиком.

— Должна тебе прямо сказать, дорогой, — ответила я, — что Абигейл Сандерс, то есть я, человек отнюдь не благородного происхождения, как, например, граф Сэйвил, а потому мои чувства, возможно, и проще, и прямее. Поэтому мне не мешают любить или не любить кого-то сословные различия… Как и мысли о том, в какой школе или в каком окружении находятся мои дети или дети моих родственников.

— Не надо так кричать, мама, — сказал Никки. — Я ведь сижу рядом и хорошо тебя слышу. Но я совсем не понимаю, о чем ты говоришь…

— О, Никки! — воскликнула я, обнимая его так крепко, что, наверное, у него перехватило дыхание. — И не надо понимать! Я люблю тебя — вот главное, что я хотела сказать, и буду любить всегда! Я готова умереть за тебя!..

— Не надо, мама, не надо умирать, — проговорил он сдавленным голосом мне в плечо. — И не плачь, пожалуйста.

— Я никогда не плачу.

— Ну, как же, если у меня намокла вся макушка.

Я не сумела сдержать смеха, отпустила его и вытерла слезы, достав платок из сумки. После чего почувствовала себя гораздо спокойнее и смогла продолжать разговор не на повышенных тонах.

Никки, разумеется, больше хотел узнать о Деборе, и я стала рассказывать ему о нашем детстве — дома, с родителями, и у тетушки Маргарет.

А потом он задал вопрос, который за день до этого я уже слышала от Ральфа: отчего Дебора не призналась мне, что они с Джорджем Мелвиллом поженились? И почему никак не помешала его женитьбе на Гарриет?

Я взяла его руку в свою и ответила так: