Сделка - Джоан Вулф

Через несколько часов мы встретились в столовой под бдительным оком дворецкого, который неусыпно следил, чтобы наши чашки были наполнены кофе, а на буфетной стойке находилось достаточно еды.

Потом мы пошли в конюшню — ах, как я по ней соскучилась! — чтобы выбрать лошадей.

Ральф взял для себя огромного вороного. Я в жизни не видела коня таких размеров.

— Его зовут Сатана, — сказал Ральф, — но это имя должно его оскорблять, потому что он самый смирный во всей конюшне.

— Неужели? — недоверчиво спросила я, глядя на могучее животное, покорно стоящее под не менее могучим всадником.

— Оттого, наверное, что не годится даже для охоты: боится собак, звука рожка, изгородей. Единственное, на что годен, — объезжать поместье. Усталости не знает.

— Зачем же держать такого? — поинтересовалась я, зная, что пугливая лошадь не только не доставляет удовольствия всаднику, но даже может быть опасна для него, так как шарахается по самым непредвиденным причинам.

— Не хочу продавать его. С такими лошадьми обычно плохо обращаются, а он этого не заслужил. Под этой грубой оболочкой скрывается тонкая душа. Если она вообще есть у лошадей. И он скучает без меня. Конюхи говорят, что, когда я уезжаю в Лондон на несколько дней, он ничего не ест.

На предназначенной для меня лошади уже закончили подтягивать подпругу, и я села в седло, отказавшись от помощи конюха. Это была изящная, не намного больше пони серая арабская кобыла по имени Нарсалла, судя по всему, очень бойкая и подвижная. Мое предположение подтвердилось, когда мы тронулись в путь, — сначала через дамбу, потом по лесу, из которого выехали как раз в том месте, где озеро сужается и превращается в реку Хейвер. Поднявшись на несколько миль вверх по реке, мы оказались в полях, где уже созревала пшеница, вдоль дороги начали появляться дома фермеров. Возле одного из них Сэйвил остановил коня и, обернувшись ко мне, сказал:

— Ничего, если я загляну сюда ненадолго?

— Конечно, — ответила я, готовая быть с ним хоть на краю земли.

Нас никто не встречал, поэтому он, спешившись, сам открыл ворота, мы вошли во двор и привязали своих лошадей. После чего Ральф постучал в дверь дома.

Оттуда вышла еще нестарая изможденная женщина в оранжевом платье, за подол которого держались две маленькие девочки.

— Милорд! — воскликнула она, вскинув на нас встревоженные бледно-голубые глаза. — Я не знала, что вы приедете.

Ральф с улыбкой помахал ей рукой в знак приветствия.

— Не беспокойся, Эсси. Я услышал от мистера Мел-вилла о несчастье с твоим Гэлом и потому решил заехать. Как он сейчас?

— Ох, милорд, значит, вы знаете, что он сломал ногу?

— Да.

— Очень худо, милорд. Доктор говорит, ему надо лежать в постели месяц, если не больше.

— Так мне сказал и мистер Мелвилл. Могу я повидать Гэла?

Женщина, казалось, не поверила своим ушам.

— Повидать? Ну да, милорд. А как же? Заходите! — Она посторонилась, пропуская нас в дом, и шикнула на девочек:

— А вы… поиграйте вон там! Бегите!

Дети послушно исчезли, а женщина провела нас в комнату.

— Со мной миссис Сандерс, — объяснил хозяйке Ральф. — Она с сыном гостит у нас этим летом.

Женщина коротко поклонилась:

— С приездом, мэм.

— Я пойду к Гэлу, — сказал мне Ральф. — Постараюсь не задерживаться.

— О, не торопитесь, милорд… Я знаю, — обратилась я к женщине, — как тяжело, когда мужчина прикован к постели. Особенно, если некому помочь.

— Истинно так, миссис Сандерс, истинно так… Не пройдете ли на кухню попить чайку?

— С удовольствием, Эсси. Так, кажется, ваше имя?

Мы все еще пили чай и беседовали о жизни, когда на кухню вошел Ральф.