Золотая подкова (сборник) - Василий Шаталов (1986)

Джума вышел на крыльцо, внимательно оглядел небо и оказал:

— Ты сумасшедший, Сарсан! Где ты увидел гусей? Это приснилось тебе. Иди-ка лучше спать.

А к вечеру горы окутались туманом. Побледнели и слегка потемнели на склонах снега. С юга повеяло теплом.

Сарсан оказался прав.

13.

На время, пока таяли снега, шли дожди и подсыхала земля, Джума взял отгул и уехал домой.

Кичи-ага встретил сына сдержанно, не проявив при этом ни радости, ни родительской ласки, хотя, как и положено при встрече, расспросил о здоровье, о настроении, о дороге. Но ни разу, пока Джума находился дома, не спросил его о стройке. Он был сердит на нее, хотя и понимал, конечно, ее важность. Он считал, что она отняла у него сына — самого дорогого и любимого. «На руке пять пальцев, — не раз размышлял Кичи-ага, — и все они дороги. И одинаково больно, если поранишь». И все же Джума был для него почему-то милее и ближе остальных детей.

После этой встречи прошел, наверно, год (за это время Джума не раз наведывался домой). И вот однажды, читая газету, Кичи-ага обнаружил в ней имя Джумы, который выдвигался кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Кичи-ага глазам не поверил своим! Он показал газету жене, соседям. И все ска-вали ему:

— Да. Это Джума.

Вскоре Кичи-ага получил газету с портретом сына. Теперь уже отпали все сомнения. Старик тайком от жены брал ее в руки и подолгу рассматривал снимок. И чем больше рассматривал, тем все более убеждался в сходстве между собой и сыном.

После выборов Джума должен был приехать домой. Кичи-ага каждый день, чуть ли не с утра, надевал новый халат и черный, из целого барана, тельпек, выходил на улицу, простаивал несколько часов, ожидая сына. Односельчане, проходя мимо, здоровались со стариком как-то особенно вежливо;

«Все меняется на этом свете, — рассуждал про себя Кичи-ага. — Раньше честь сыну была по родителям. Теперь — наоборот: честь родителям по сыну. Что ж… Так, наверно, и должно быть, если сын выше, достойнее отца».

Наконец, Джума вернулся.

Встретив его, Кичи-ага поздоровался и крепко обнял его. И, обнимая, легонько хлопал по спине, как бы говоря: «Прости старика. Я рад, что ты у меня такой…»

Теперь отец ничем, кроме стройки, не интересовался.

— Ну, рассказывай, какие новости у тебя? Как стройка? — спрашивал отец, усаживаясь напротив сына.

— Строим плотину, два гидросооружения, два поселка. Тысяча человек работает! — охотно рассказывал Джума. — Только вблизи всю стройку не увидишы надо подняться в горы. Оттуда все, как на ладони: внизу, под горой, желтой подковой лежит плотина. А наши бульдозеры, как жуки, толкают на нее землю. Сюда же по трубам землесосы гонят песок. Длина плотины пятнадцать километров…

— Вот это подкова!.. — удивился старик. — Думаю, такая подкова к большому счастью.

Немного помолчав, отец снова спрашивала.

— Скажи мне, а какие там горы? Я ведь никогда не бывал в тех краях…

И Джума рад был любопытству отца.

— Горы?.. Высокие, в несколько рядов. Один выше другого. Днем они ясные, каждая складка видна, а к вечеру — в тумане. Синие-синие. Намного ярче, чем небо.

— А соперники у тебя есть… по работе?

— Как же! Есть и соперники, — говорил Джума. — Но самый сильный — это бригада Байрамгельды Курбана. Пять братьев в ней…

— Пять? Откуда они?

— Да все отсюда, из нашего района.

И однажды после такой беседы Кичи-ага доверительно сказал:

— Знаешь, сынок, хочу и я побывать на твоей стройке. Хоть раз увидеть ее своими глазами…

После этих слов старик задумался. О чем? Неизвестно. Но таким радостным и возбужденным Джума никогда его не видел. Словно помолодел он. Этл было заметно и по голосу. И по блеску глаз. И Джума уже не сомневался, что отец и в самок деле может исполнить свое намерение: возьмет да и явится на стройку, чтобы увидеть подкову счастья к те места, где шумело и пенилось молодое Копетдагское море…