В память о тебе - Дафна Калотай (2011)

— Боже правый, Карла! — входя на кафедру иностранных языков, воскликнул Григорий. — Ты пахнешь очень даже соблазнительно.

— Это новое моющее средство, которым пользуются уборщицы. С запахом сосновой хвои.

Перчатки Григория казались жесткими, промерзшими в уличном холоде.

— Тропический циклон сказал свое слово.

За окном снова валил снег. Крошечные снежинки танцевали в мерцающем свете угасающего дня. Григорий сегодня провел для студентов-выпускников семинар на тему «Поэзия акмеистов». Он любил своих студентов, их страстную декламацию предписанных программой стихотворений и почти благоговейное отношение к русскому языку. Они забавляли его, отвлекали от тяжких раздумий.

Сегодня мысли его то и дело возвращались к переданному вчера вечером по телевизору интервью с Ниной Ревской.

Войдя в кабинет, он прикрыл дверь, снял пальто и шляпу. Воздух в помещении был пропитан коктейлем пинаколада. Прикурив, Григорий тяжело опустился во вращающееся кресло. На стене висели в рамках его дипломы. Надписи на латинском языке в наше время уже почти никто не может прочесть. После смерти Кристины Григорий часто ловил себя на том, что разглядывает эти дипломы. Ему необходимо было убедиться, что жизнь прожита не зря. Он — человек, сделавший себя сам, Григорий Солодин, заведующий кафедрой современных иностранных языков и литературы. Он живет в отреставрированном викторианском особняке, первый этаж которого сдает семейной паре. На своем верном «ауди» они с Кристиной совершили множество поездок в Беркшир, останавливаясь на время Тэнглвудского фестиваля[15] в гостиницах, предоставляющих номер с завтраком. Деревянная дощечка на стене объявляла его «профессором года». Правда, это случилось давным-давно, но все-таки у него был свой звездный час.

Неожиданно ему в голову пришла мысль снять дощечку. Слишком уж это грустно, словно пожелтевшая от времени газетная вырезка в витрине пришедшего в упадок ресторана. «Нет», — решил Григорий, стряхивая пепел в маленькое блюдце, которое хранил в ящике письменного стола. Пусть висит. В минуты депрессии Григория спасали материальные свидетельства его значимости: благодарственное письмо от литературоведа, специализирующегося на творчестве Льва Толстого, приколотое к доске объявлений; поздравительное письмо от ныне покойного редактора-корифея по случаю выхода из печати его второй книги, содержащей сравнительно-литературоведческий анализ творчества трех советских поэтов; уведомление о награде от Академии искусств и литературы. Он столько лет провел в этом кабинете, что уже и не знал, что можно найти, если устроить генеральную чистку. В одном из выдвижных ящиков стола, к примеру, лежали письма, датировавшиеся прошлым десятилетием.

Он слишком многого хотел от жизни. Даже снизив планку своих требований, Григорий продолжал втайне надеяться на чудо. Даже избавившись от янтарного кулона, он не почувствовал облегчения. Из всех материальных «улик», находившихся у него, кулон был единственным, что Григорий показывал Нине Ревской, понадеявшись на его значимость. Письма тоже когда-то, много лет назад, казались весомыми доказательствами… но это было давно…

«Прохладное очарование веток ели. Иногда я думаю, что в ней заключен смысл жизни. Ради таких дней стоит жить».