Когда я ложусь на подушку и смотрю в потолок, тревога усиливается. На меня накатывает волна знакомого страха, и я перевожу взгляд на дверь детской. Это та самая дверная ручка, которую я умоляла не поворачиваться в недавнем ночном кошмаре.

Желая прогнать воспоминание, я судорожно вздыхаю и зажмуриваю глаза. Каким-то образом мне удалось запереть эти картины в тайнике души на тринадцать лет, но, когда я оказалась здесь, на этой кровати, они вышли наружу. Эти воспоминания опутывают меня, как паутиной, и мне никак не вырваться. По щеке скатывается теплая слеза, и я жалею, что не послушалась Холдера. Нельзя было сюда возвращаться. Если бы я не пришла, то никогда бы не вспомнила.

Тринадцатью годами раньше

Я научилась сдерживать дыхание, чтобы он считал меня спящей. Это не помогает, потому что ему все равно, сплю я или нет. Однажды я затаила дыхание и понадеялась, что он примет меня за мертвую. Это тоже не помогло, потому что он никогда не замечал, что я не дышу.

Дверная ручка поворачивается, а запас моих хитростей уже иссяк. Я пытаюсь придумать что-то еще, но не могу. Он закрывает за собой дверь, и я слышу его приближающиеся шаги. Он садится на кровать рядом со мной, и я поневоле сдерживаю дыхание. Не потому, что думаю: в этот раз сработает, а потому, что это помогает немного унять страх.

– Эй, Принцесса, – говорит он, заправляя мне волосы за ухо. – Я принес тебе подарок.

Я зажмуриваюсь, подарка хочется. Я люблю подарки, и он всегда покупает мне лучшие, потому что любит меня. Но я терпеть не могу, когда он приносит их вечером, так как не получаю их сразу. Он всегда заставляет меня сначала сказать спасибо.

Я не хочу этого подарка. Не хочу.

– Принцесса?

Когда я слышу папин голос, у меня начинает болеть живот. Он всегда разговаривает со мной исключительно ласково, и от этого я еще больше скучаю по мамочке. Я не помню ее голоса, но папа сказал, что он похож на мой. Еще он говорит, что мама расстроится, если я перестану принимать его подарки, потому что ее здесь нет и ему ничего ей не подарить. От этого мне становится грустно; я переворачиваюсь и поднимаю на него глаза:

– А можно завтра, папочка?

Я не хочу его расстраивать, но не хочу и получить эту коробку сегодня. Не хочу.

Папа улыбается и убирает мне волосы со лба:

– Конечно можно. Но разве ты не хочешь поблагодарить папу?

Мое сердце начинает очень громко биться, и я ненавижу, когда оно так стучит. Мне не нравятся ни его оглушительные удары, ни холодок ужаса в животе. Я перевожу взгляд с лица папы на звезды, стараясь думать о том, какие они красивые. Если я все время буду думать о звездах и о небе, то сердце, может быть, не будет так колотиться, а живот перестанет болеть.

Я пытаюсь сосчитать звезды, но все время останавливаюсь на цифре пять. Не могу вспомнить следующую цифру, поэтому приходится начинать сначала. Приходится снова и снова считать звезды, по пять штук за раз, потому что мне не хочется, чтобы папа трогал меня. Я не хочу прикасаться к нему, чувствовать его запах или слышать его голос, и вынуждена считать, и считать, и считать, пока я не перестаю воспринимать его прикосновения, слышать голос и ощущать запах.

Когда наконец папа больше не заставляет меня благодарить его, он опускает мою ночную рубашку и шепчет: «Спокойной ночи, Принцесса». Я поворачиваюсь на бок, натягиваю одеяло на голову и, зажмурив глаза, стараюсь не заплакать, но плачу. Я плачу всегда, когда папа приносит подарок.

Терпеть не могу получать подарки.

Воскресенье, 28 октября 2012 года

19 часов 29 минут

Я поднимаюсь и смотрю на кровать, сдерживая дыхание, чтобы не дать изобличающим звукам вырваться из глотки.

Я не стану плакать.

Не стану.