Ключи счастья. Том 1 - Анастасия Вербицкая (1993)

Маня с замиранием сердца переводит глаза с одного лица на другое. Чувствуется, что здесь не только столкнулись два враждебные миросозерцания. Здесь замешана женщина. Любовь, соперничество. Желание оправдать будущую жестокость. Стремление защитить любимое существо.

Надменная улыбка скользит по чертам Нелидова.

— Я вспоминаю, — говорит он медленно и веско, — книгу Лапужа, известного селекциониста. Лет десять тому назад я читал ее еще юношей. Она поразила мое воображение. Автор предлагает выселить всех дегенератов в отдельный город. Открыть им все кабаки, все игорные дома, все притоны наслаждения. Предоставленные самим себе, они быстро исчезнут с лица земли. Человечество будет спасено от вырождения.

— Возмутительно! — вдруг громко говорит Соня из своего угла.

Штейнбах бросает беглый взгляд на жалкое лицо Мани и продолжает:

— А вы поручитесь за то, что с этими дегенератами не уйдет из мира Красота? Не исчезнут все возможности? Богатство замыслов? Творчество? Самый прогресс?

— Вы считаете его делом рук выродков? — дерзко усмехается Нелидов. То есть он думает, что это усмешка. Просто верхняя губа его поднимается, обнажая зубы.

— О, несомненно! Наступит царство посредственности, Его создаст нормальная семья.

— Это любопытно, — говорит Лика, и голубые глаза ее злобно сверкают. — Что называете вы, господин Нелидов, вырождением? И кто будет решающим судьей в этих вопросах? Ну вот, например, среди нас, тут сидящих: кто сильный? Кто слабый? Кого, по справедливости, надо сбросить с Тарпейской скалы? Вас? Меня?

Но Нелидов внезапно бросает без ответа все нападки. Он упорно переводит разговор на то, что волнует его.

— Человек — это утонченное животное, — говорит он, — развратное и чувственное. Он никогда не будет обуздывать своих страстей во имя высших Целей. Его размножение должно быть регулировано законом…

— Кампанелла? Эге! — смеется дядюшка. — Милый Николай Юрьевич, вы роковым образом вернулись к социализму.

— Как? — вскрикивает Лика, перегибаясь через стол. — Вы хотите, чтоб государство вмешивалось Даже в личную жизнь?

— Да, да… да! Законы должны оберегать общество от вырождения. Спариваться и любить могут только сильные и здоровые.

— Извините, — перебивает Штейнбах с недоброй усмешкой. — Мы не в конюшне.

Взрыв хохота слышится кругом. Хохочут дядюшка, Климов, Катя, Роза, Лика. Учительница и Соня злобно и громко смеются. Нелидов встает опять. «Ударит сейчас Марка… Ударит!..» — в ужасе думает Маня.

— Ах, чудак! А куда же вы денете любовь? Право выбора? — спрашивает дядюшка. — Вы, конечно, шутите, Николай Юрьевич?

— Я спрошу иначе, — подхватывает Штейнбах, кривя губы. — Что же останется тогда на долю дегенератов?

— О, многое! — вдруг говорит учительница. С такой силой и страстью говорит это она, что все с любопытством оглядываются на нее. — Неужто вы думаете, что кроме этого размножения, что ли, нет у людей других задач? А искусство? А творчество? А борьба за свободу?

— Вы правы. — И в голосе Штейнбаха слышится волнение, понятное одной Мане. — Нормальный человек не откажется от собственности. Не отречется от семьи. Не вступит в ряды социалистов. Не увлечется утопиями анархизма. Это жребий тех, кто судьбою выброшен за борт.

— Эге! — смеется дядюшка и подмигивает Мане.

— Нормальные люди — это толпа, безнадежно мещанская, тупая, себялюбивая. Она ненавидит новаторов. Она камнями побивает пророков. Во всех попытках, во всех порывах человечества к счастью и справедливости — впереди идут дегенераты. Только они — носители прогресса. Они — предвестники зари…

— A la bonne heure![57]

С этим возгласом Нелидов отодвигает стул и идет к хозяйке.

— Как? Вы уже едете?

— Да… Покидаю поле брани, — говорит он с надменной усмешкой.

— Со щитом или на щите? — коварно спрашивает дядюшка.