Мария - Хорхе Исаакс (1980)

Припадок повторился. Через четверть часа я был готов в путь. Отец давал мне последние наставления, описывая новые симптомы болезни, а негритенок Хуан Анхель старался успокоить моего горячего и пугливого каракового коня. Я вскочил в седло, подковы зацокали по каменным плитам двора, и через минуту конь уже спускался в равнину, отыскивая тропу при свете бледных зарниц. Я помчался за доктором Майном, который проводил свой отдых в трех лигах[12] от нашего имения.

Я вспомнил Марию, какой видел ее днем в постели, ее слова «до завтра» – завтра, которое, быть может, уже не наступит, – и в нетерпении прикидывал, сколько осталось до конца пути; это нетерпение не мог умерить даже бешеный галоп моего коня.

Равнина убегала из-под его копыт, словно огромный ковер, стремительно развернутый дыханием урагана. Чем быстрее мчался я к встречным рощам, тем дальше, казалось, уходили они от меня. Только вой ветра в хмурых смоковницах, хриплое дыхание коня да цокот подков, высекающих искры из камней, нарушали безмолвие ночи.

Несколько хижин хутора Санта-Элена остались справа, потом до меня донесся запоздалый лай собак. То и дело приходилось замедлять скачку из-за спящих посреди дороги коров.

Красивый дом сеньора М., с белой часовней и сейбовыми рощами вокруг, смутно выделялся вдали под призрачным светом проглянувшей луны; время не пощадило старый замок, его башни и кровли.

Амайме вздулась после ночного ливня, грозный рев реки возвестил об этом задолго до того, как я подъехал к берегу. Свет луны, пробиваясь сквозь листву прибрежных деревьев, серебрил волны, и я мог разглядеть, насколько поднялась вода. Однако ждать было некогда: в течение часа я проскакал две лиги, но и этого было мало. Я вонзил шпоры в бока коня; насторожив уши и глухо посапывая, он, казалось, измерял буйную силу вод, бившихся у его ног. Потом ступил было в реку, но, охваченный непобедимым страхом, стремительно отпрянул и взвился на дыбы. Я потрепал его по шее, погладил мокрую гриву и опять вонзил шпоры, понукая броситься в реку; в возбуждении караковый снова встал на дыбы и с силой дернул головой – я отпустил поводья, заподозрив, что не угадал брода. Тогда, проскакав вар[13] двадцать по скалистому склону вдоль берега, конь опустил морду в пенящиеся волны, тут же поднял ее и кинулся в поток. Вода покрыла его почти целиком, достигнув моих колен. Вскоре волны уже захлестывали меня до пояса. Одной рукой я похлопывал лошадь по шее, едва выступавшей из воды, другой пытался направить ее наперерез течению: в противном случае мы могли пропустить отлогий берег и не выбрались бы на кручу – слишком стремительно неслась река, ломая и раскачивая прибрежный бамбук. Опасность миновала. Я спешился и проверил подпруги – одна из них лопнула. Благородный скакун отряхнулся и тут же ринулся дальше.

Проехав с четверть лиги, мы пересекли тихую, прозрачную, чистую Ниму, которая катила свои блестящие воды, теряясь в далекой тьме молчаливых лесов. Слева осталась усадьба Санта-Р. – большой дом под кронами исполинских сейб и пальм в лунную ночь напоминал шатер восточного принца, раскинутый под деревьями оазиса.

Было уже два часа ночи, когда, проехав через поместие П., я спешился у дверей дома, где жил врач.

Глава XVI

Ответь теперь, серьезно обдумав каждое свое слово…

К вечеру следующего дня доктор распрощался с нами, оставив Марию почти здоровой; он прописал ей необходимый, для предупреждения припадков режим и обещал навещать ее почаще. Услыхав, что опасность миновала, я испытал невыразимое облегчение, а к Майну проникся еще большей любовью за обещание быстро вылечить Марию. Как только врач и мой отец, пожелавший немного проводить его верхом, отправились в путь, я зашел в комнату Марин. Она переплетала косы, смотрясь в зеркало, которое Эмма держала перед ней на подушке. Мария, зардевшись, отстранила зеркало и сказала: