Роман женщины - Александр Дюма-сын (1994)

— Я думаю, — отвечала Мари, целуя ее.

— Мы не знали, я и граф, куда вы делись, и вот уже два часа как мы ищем вас повсюду.

— Где папа? Что он делает?

— Он плачет.

— Что заставляет его?..

— Ты, или, правильнее, вы своею игрою.

— Добрый папа!

— Не найдя в саду, мы стали искать вас в доме и, проходя мимо капеллы, где мы никак не подозревали вашего присутствия, но, услышав орган, вошли. Я хотела позвать тебя тотчас же, потому что умираю с голоду, но отец твой остановил меня, сказав: «Послушаем немного». Тогда мы пробрались за колонны, уселись, и, вероятно, если бы вы не перестали играть, мы не перестали бы вас слушать; эти звуки, до того забытые твоим отцом, что он внимал им как бы впервые, произвели на него такое впечатление, что он плакал как ребенок; у меня тоже выступили слезы. Но когда вы окончили, он сказал мне: «Я скроюсь, а то они, увидев мои красные глаза, будут смеяться надо мною», и он ушел в дверь, ведущую в ризницу. Теперь пойдемте обедать, и если еще раз вам вздумается повторить сегодняшнее, то будьте внимательны к звукам обеденного колокола: орган чарует сердце — но ничего не дает желудку.

И г-жа д’Ерми схватила за руки обеих подруг, сбежала с лестницы и вошла с ними в столовую, где граф уже дожидал их; Мари, увидев его, бросилась ему на шею. После обеда пошли гулять в сад — графиня с Клементиною, Мари с графом.

Первые разговаривали о нарядах.

— Добрый папа! — сказала Мари графу. — Простите меня; я была причиною ваших слез.

— Кто тебе сказал это?

— Мамаша.

— Очень нужно было ей говорить; я хотел, чтобы ты не знала впечатления, произведенного на меня твоей игрой, потому что, как эгоист, я хотел наслаждаться, но без твоего ведома; я хотел бы тебя слушать еще, притаясь где-нибудь в уголке, а теперь мне уже нельзя будет этого сделать; если ты когда-нибудь и войдешь в капеллу, то будешь думать, что и я там.

— Что ж, разве я хуже буду играть?

— Ангел! — сказал граф, целуя дочь. — А когда же ты доставишь мне это удовольствие?

— Не знаю, сегодня мне было так страшно…

— Тебе было страшно?

— Да; когда смеркалось, когда стихли звуки, наконец, когда мы остались одни, посреди этой тишины — я не смела даже пошевелиться.

— На будущее время тебе нечего будет бояться, я буду с тобою.

— Конечно, нечего!

— И ты будешь играть?

— Сколько вам угодно.

— Чем же я отблагодарю тебя за это?

— Лишним поцелуем — и тогда я останусь еще у вас в долгу.

— Милое дитя, должно быть, я сделал какое-нибудь добро, которого и сам не знаю, что Бог послал мне в тебе своего ангела.

— Вы любите меня, папа, и этого слишком довольно, чтобы Бог оставил меня вам, к тому же не я, а вы даете мне счастье, о котором вы говорите, и потому-то мне нужно благодарить Бога.

— Так ты будешь думать обо мне до той минуты, пока не станешь молиться за другого…

— А за кого же стану я молиться, как не за вас и за матушку?

— За мужа.

— За мужа!

— Конечно, ведь нужно же будет тебе выйти замуж и расстаться с нами.

— Быть может! Пока я об этом не думала; но разве обязательно я должна выйти замуж? Мне не хотелось бы расставаться с вами.

— Это невозможно, милое дитя! Чувства изменяются — таков закон природы. Любовь твоя к нам скоро будет для тебя недостаточна, а когда нас не будет, нужно же, чтоб оставался кто-нибудь, на кого бы ты могла обратить это чувство, и чтобы живое существо утешило тебя в этой потере.

— Что вы это говорите, папа!