На время я уверилась, что нашла наконец предназначенное для меня место в жизни. Каждый уик-энд Лорд уезжал со мной в поместья друзей, где кое-кто из слуг даже звал меня «миледи» — под пару «милорду». Если уж прислуга нас объединила, значит, экзамен я успешно сдала. Однако что-то внутри не давало покоя, а я никак не могла сообразить, что именно. Меня так и тянуло сбежать, и этот порыв тревожил, но куда сильнее смущали слова «женщина в движении», то и дело всплывавшие в мыслях. Чем упорнее я старалась стереть из памяти фразу мудрого старика, с которым познакомилась на вечеринке перед Новым годом, тем настойчивее она звучала в мозгу. Мне очень не хотелось продолжать «движение», но и оставаться с Лордом я больше не могла. В его мире привилегий и удовольствий я была чужой.

Когда пришло время возвращаться на работу к Миллиардеру, я написала Лорду прощальное письмо. И как только я превратилась в неуловимую плохую девочку, не желавшую быть с ним и принадлежать ему, Лорд воспылал ко мне небывалой любовью.

* * *

Сменив аристократию на плутократию, я прилетела в Штаты, где меня встречал Джефф, еще один телохранитель в униформе из синего блейзера, серых брюк и радионаушника. Я представления не имела, куда мы направляемся, но, наученная опытом, вопросов не задавала, а Джефф, оказавшийся англичанином, весь двухчасовой путь говорил только о спорте и погоде. В мире, полном секретов, темы бесед ограничены.

Мы долго ехали по предместьям сплошь из красного кирпича, пока не добрались до промышленной пустоши, где прямая как стрела бетонка, огражденная колючими заборами и гигантскими ржавыми цистернами, привела нас на КПП. Охранник взмахом руки позволил проехать, и вскоре мы затормозили у здания с плоской крышей. Джефф выпрыгнул первым, чтобы открыть для меня дверцу. В ноздри тут же ударил едкий запах, над одной из вышек клубился грязно-желтый дым, но я с первого взгляда влюбилась в последнее приобретение Миллиардера — нефтеочистительный завод на Восточном побережье.

— Сюда. — Телохранитель провел меня в полную народа заводскую столовую.

Сотни мужчин в синих рабочих комбинезонах занимали все выстроенные в ряды стулья, а у задней стены, сложив руки на объемистых бюстах, теснилась небольшая группка женщин в цветастых куртках. Все присутствующие — и эти секретарши, поварихи, официантки, и мужчины, которых они обслуживали, — сосредоточенно слушали речь Миллиардера о будущем, «нашем будущем, поскольку теперь мы владеем заводом».

Миллиардер не раз отозвался о себе во множественном числе, что выглядело довольно странно для человека, ни перед кем не ответственным, чья независимость граничила с одинокостью. Его монаршье «мы», величественное и скромное одновременно, отвлекало внимание от той грандиозной власти, которой он обладал. И вместе с тем это «мы» служило признанием вклада его сотрудников в общее дело. Призывая рабочих разделить плоды его капитализма, Миллиардер был искренен, а потому убедителен. Финал его речи был встречен овацией.

Слишком броская в своей «Шанели», но все же ощущающая себя членом команды, я аплодировала вместе с остальными женщинами. И я была горда называться секретаршей человека столь высокого ранга, однако ратующего за равноправие и, вне всяких сомнений, самого примечательного из всех, с кем мне доводилось встречаться.

После выступления, надев каску и комбинезон, Миллиардер обошел свои владения и два часа спустя вернулся, чтобы попрощаться с руководством завода. Он бросил взгляд в мою сторону, но ничем не дал понять, что заметил меня — разве что немедленно избавился от каски. Потом взъерошил волосы, как во время моего интервью, и обменялся рукопожатием и негромкой шуткой с менеджером. Тот рассмеялся — нарочито.

— Готов? — Миллиардер повернулся к телохранителю, Джефф кивнул и просигналил мне, что пора двигаться.