На перекрестке - Ирина Быстрова (2007)

Ужасно чувствовала себя. Он ушел понурый, как побитая собака… Та-ак, что-то я увлеклась. Павел никогда не будет похож на побитую собаку. Должно произойти нечто весьма и весьма существенное, чтобы он приблизился к этому образу. Что-то вроде дефолта или кардинальной смены политической ориентации в стране. Никак не простое выяснение отношений с дамой сердца на тему того, о чем та умолчала, вернувшись из командировки.

Значит, побитая собака отпадает. Хорошо, скажем так, он ушел… опечаленный. Да, точно! Вот то самое слово. Опечаленный. Не разъяренный, не раздосадованный, не раздраженный — опечаленный. В общем, его можно понять. Когда ты несколько лет выкладываешься для того, чтобы заслужить чье-нибудь расположение, чтобы внедриться в чью-то жизнь, и вдруг вот такое… Ты смотришь на все это и думаешь: какой же я дурак! Никто, никто не согласен мириться с невзаимностью. Месяц, два — еще куда ни шло. Даже пару-тройку лет. Но подспудно ты надеешься, что рано или поздно все барьеры рухнут под воздействием твоих чувств и справедливость восторжествует — на тебя снизойдет благодать в виде взаимной любви.

Вот только обычно это — удел женщины. Но кто сказал, что то же самое не может произойти и с мужчиной? И Павел тому доказательство.

Я не люблю его… До этой мысли я додумалась примерно к трем с четвертью. Привыкла к нему — это так. Он мне подходит. Я готова соединить с ним мою безалаберную жизнь — может, тогда она станет чуть более упорядоченной? Но любовь?.. Это ведь когда скучают, тоскуют, верно? Ну, в смысле, человек уехал куда-нибудь, а ты места себе не находишь без него. Если так, то я не скучаю. И уж точно не тоскую. Иногда даже наоборот. Павел отправляется в очередную свою поездку, а я думаю: «Вот и чудесно — займусь тем-то и тем-то, пока его нет». Плохо. Для него. Он-то думает, что я без него никуда. Я же так считаю: любовь для прочных взаимоотношений — дело последнее. Слишком неустойчивая субстанция… Субстанция — это верное слово? Если не забуду, то утром посмотрю в словаре. От любви во взаимоотношениях одни неприятности. Кто-то, правда, говорит, что именно любовь помогает справиться со всякими там семейными кризисами, но мне лично кажется, что весь этот поэтизм — для красного словца. Берешь голову в руки — и пожалуйста, все проблемы можно решить. Конечно, при условии существования взаимной симпатии. Но с этим-то у нас с Павлом проблем никаких.

В четыре я встала и выпила успокоительного. В конце концов, мне завтра, то есть уже сегодня, на работу. И между прочим, там, на работе, придется изрядно потрудиться. Шеф велел родить план рекламной кампании. Дня за два, лучше за день. Даже думать об этом страшно…

Видимо, как раз на этой страшной мысли я и отключилась. Надо было сразу о рекламной кампании вспомнить, глядишь, не пришлось бы мучиться до рассвета.

Я встала смурная. Неудовлетворенная. Ведь ни до чего умного не додумалась, даром что пролежала без сна столько времени. Ночь — не самая лучшая пора для размышлений. Все видится в странном свете. Когда в слишком мрачном, когда, наоборот, в слишком радужном. Зная об этом, я много раз давала себе слово не обдумывать ничего серьезного, когда ложусь в постель. Но столько же раз и забывала о данном самой себе обещании.

Я вошла в офис тихо, как мышка, стараясь, чтобы меня заметило как можно меньше народу. Хотелось провести день спокойно, без излишней суеты, сидя в своем уголке и сочиняя план рекламной кампании. Но — не вышло.

— О! Катерина! — завопил Вадик. — Привет! Как дела?

Все ясно. Вадик со мной сегодня в противофазе. Сияет и ликует.

— Нормально, — буркнула я, пряча глаза.

— Ты что-то неважно выглядишь, — озабоченно сказал Вадик. — Хорошо себя чувствуешь?

— Нормально, — процедила я, проходя мимо него.

— Синяки под глазами… — продолжал Вадик.

— Все отлично, — торопливо прервала его я. — Просто соседи ночью что-то праздновали…

— А! — удовлетворенно воскликнул Вадик. — Тогда конечно.