Закрыв глаза - Федериго Тоцци (2012)

В Поджибонси их обогнал другой поезд — удаляясь, он становился все короче, пока от него не остался лишь торец заднего вагона, так что уже непонятно было, стоит он или уходит — будто обман зрения. Вагоны, увлекаемые паровозом, поднимались и опускались, колеса катили друг за другом в унисон по одним и тем же рельсам, товарные вагоны, опломбированные, терпеливые, были выкрашены красной краской, а поверх нее белые цифры — глядя на все это, он чуть не расплакался. Все они выворачивали ему душу, давили ее всмятку!

Он почувствовал себя одиноким и всеми покинутым, и совсем забыл о сидящей напротив Гизоле, которая разглядывала его с острым любопытством, от чего ее взгляд приобрел колдовскую неподвижность.

Когда Пьетро, вздохнув, вдруг встретился с ней глазами, то воскликнул:

— Сегодня ты больше меня любишь!

Она глянула на него презрительно, но поспешно опустила ресницы, пряча глаза: этот взгляд будто вырвали у нее из души.

Молодой человек ничего не понял, и теперь ждал, чтобы она что-нибудь сказала.

Тогда Гизола усадила его рядом, и они взялись за руки.

Люди входили и выходили, на станциях горели огни, еще пуще нагоняя на нее тоску.

Приехав в Сиену, она наотрез отказалась идти к тете.

— Да почему же?

— Она слишком много захочет знать: я никому ничего про себя не рассказываю.

Она-то могла жить так, как хочет! Он посмотрел на нее, такую сильную и независимую. Но чтобы убедиться, что она ничего не пытается скрыть, сказал:

— Зря ты так: все-таки она твоя тетя.

— Может мне пойти в гостиницу?

— Если тебя увидят одну, то могут подумать плохое.

— А ты-то разве не знаешь, что я только твоя?

И затянула детским голоском, хлопая его кокетливо по руке веером:

— Ну, пожалуйста. Ты все время все делаешь по-своему. Ведь правда, сегодня ты порадуешь свою Гизолу?

Идти до трактира было недалеко, уже темнело — пора было что-то решать.

За базиликой святого Франциска показалась вереница низких облаков — как пожар.

Кто-то замедлял шаг, всматриваясь им в лица, и тогда они прибавляли ходу.

По левую руку открылся вид на город — ту часть, где расположена церковь Мадонна-ди-Провенцано. Все дома стояли слишком тесно.

Оба умолкли и сами того не заметили. Крыши широкими уступами поднимались к старинному зданию Палаццо Салимбени, громаду которого накрывала черная тень гигантской ели. Где-то за ним невесть откуда торчала макушка Торре-дель-Манджа, а чуть в стороне над плоским морем крыш поднимался купол Мадонна-ди-Провенцано. На трех улицах, сплетавшихся узлом у ворот Порта Овиле, крыши, наоборот, шли вниз, наклонившись все в одну сторону, словно дома никак не держались прямо. Кусочек одной из улиц напоминал каменистую расселину. Там неподвижно застыла женщина — точно не в силах выбраться.

Ближе к углу крыши сплющивались, и последний, самый нижний дом, держал на себе весь навалившийся на него ряд.

Очнувшись, Пьетро встряхнул руку Гизолы и вернулся к прежнему разговору:

— Прости, что я не хочу… Сделай, как я скажу.

Гизола снова остановилась, теряя терпение.

— Послушай… я тут придумал отвести тебя поужинать к отцу. Я ему сказал, что поехал в Поджибонси, к другу — сочиню, будто встретил тебя в поезде.

Она подождала, пока случайный прохожий отведет от нее взгляд, и спросила:

— А он нам поверит?

Чужое любопытство смущало их, изводило своей назойливостью.

— Разумеется!

Гизола опустила голову и долго так стояла — не размышляя, а изо всех сил пытаясь сосредоточиться — и, в конце концов, ответила:

— Не нравится мне это.

Они замолчали, чувствуя, что еще немного и разругаются. Повисло долгое молчание — в такие минуты ненавидишь все вокруг — потом Пьетро взял ее под руку и довел до порога трактира.

Доменико увидел их, издалека махнул Гизоле и поначалу поверил объяснениям Пьетро, который, впрочем, прежде не солгал ни разу.