Победить тьму... - Барбара Эрскин (2004)

Парадная дверь дома пастора была открыта. Она втянула за собой в дом Адама и стояла в холле, оглядываясь вокруг. Она чувствовала запах несчастья в доме, отсутствие свежего воздуха и цветов и содрогалась, думая о красивой молодой англичанке, сердце которой так или иначе удалось завоевать учившемуся на пастора Томасу Грэгу, который и привез ее сюда пятнадцать лет тому назад. Сьюзен была полна любви к жизни, у нее были светлые волосы и красивая одежда, и в комнатах двухсотлетнего дома с высокими потолками некоторое время звучали ее пение, звуки фортепьяно, на котором она замечательно играла, ее смех. Но постепенно мало-помалу он сломал ее. Он запретил ей петь, хмурился, когда она смеялась. Однажды, когда она поехала на автобусе в Перт, он нанял кого-то, вынес пианино в сад и сжег его как осквернение в глазах Всевышнего, ибо разве не всякая музыка была фривольной и шокирующей, если не исполнялась в кирхе? В тот вечер Сьюзен рыдала в кухне, как ребенок, а Джинни, которая в то время тоже была молодой, положила руку на ее светлые волосы, теперь уже стянутые в безвкусный узел, и тщетно старалась успокоить ее.

Адам родился спустя десять месяцев, после того, как Томас Крэг привез Сьюзен к себе в дом. Больше у них детей не было.

Вся ее жизнь была связана с ребенком, но у Томаса были свои взгляды на воспитание: за детьми следует присматривать, а не слушать их; если не используешь розгу, то портишь ребенка.

Джинни вздохнула. Адам был способным ребенком. Он учился в местной школе, а теперь посещал училище в Перте. Он легко заводил друзей, но, боясь и стыдясь пригласить их к себе домой, стал все больше погружаться в чтение книг и в одиночку заниматься своими хобби. Любовь и радость в доме он испытывал лишь тогда, когда проникал за закрытые двери кухни, где мать и добродушная экономка дома в молчаливом заговоре пытались сделать жизнь мальчика более счастливой вдали от отцовских глаз.

О личной жизни пастора его и жены Джинни могла только гадать. Она презрительно фыркала при мысли об этом. Человек, который приказал пристрелить пса за то, что он покрыл суку в переулке напротив кирхи в праздничный день, который велел всем девочкам деревни носить летом платья с длинными рукавами до запястий, явно не был тем человеком, который мог помышлять о плотских потребностях.

Томас Крэг видел из окна холодной и пустой столовой, как они вошли во двор. Его одежда была безупречной, рубашка белой и накрахмаленной. На лице его не было признаков перенесенной им боли, когда он появился перед ними в дверях. Он перевел взгляд от воинственного, тщательно контролируемого лица Джинни на лицо сына, бледное, изможденное, запуганное. Он не позволил себе дрогнуть.

— Адам, можешь идти в свою комнату. Я хочу поговорить с миссис Бэррон наедине.

С трудом передвигаясь, он проследовал перед ней в свой кабинет и тотчас повернулся к ней, прежде чем она успела открыть рот.

— Я хотел бы, чтобы вы вернулись на прежнюю работу. Кто-то должен присматривать за мальчиком.

От его слов у нее перехватило дыхание. Она готовилась к борьбе. Она сжала кулаки.

— Мне чуть было не пришлось вызывать ему вчера вечером врача, — сказала она с вызовом.

Она заметила, как напряглась его челюсть, в остальном его лицо оставалось бесстрастным.

— Больше этого не случится, миссис Бэррон.

Воцарилось секундное молчание, затем она слегка пожала плечами.

— Хорошо. — И вновь пауза. — Так, значит, миссис Крэг не возвращается?

— Нет, миссис Крэг не возвращается. — Костяшки его пальцев, лежавших на письменном столе, побелели, когда он, чтобы уменьшить боль, наклонился вперед. Разорванные куски записки Сьюзен Крэг исчезли.

Джинни мрачно кивнула в знак признания этого обстоятельства.

— Хорошо, пастор. Я вернусь на работу. Ради мальчика, как вы понимаете. Но это не должно повториться. Никогда.

Их взгляды встретились, и он наклонил голову.

— Благодарю вас, — смиренно сказал он.