Ожерелье королевы - Александр Дюма (2014)

– А, это от прелестной графини, – пробормотал кардинал, понюхав листок. – Надо пойти.

А вот по какому поводу г-жа де Ламотт попросила свидания у кардинала.

Из пяти лакеев, предоставленных ей для услужения его высокопреосвященством, Жанна выделила одного – черноволосого, с карими глазами и желто-смуглым лицом, весьма изрядно расцвеченным сангвиническим румянцем. Признаки эти, по ее мнению, свидетельствовали о деятельной натуре, а равно о смышлености и упорстве.

Она призвала его и через четверть часа благодаря мягкости и проницательности добилась всего, чего хотела.

Лакей проследил за кардиналом и доложил, что его высокопреосвященство в течение двух дней дважды бывал у г-д Бемера и Босанжа.

Жанне этих сведений было вполне достаточно. Такой человек, как г-н де Роган, не торгуется. Ловкие же торговцы вроде Бемера не упустят покупателя. Значит, ожерелье продано.

Продано Бемером.

А куплено оно г-ном де Роганом! И он ни словом не обмолвился об этом своей наперснице, своей возлюбленной!

Крайне важный признак. Жанна нахмурилась, поджала гонкие губы и написала кардиналу записку, которую мы только что прочли.

Вечером явился г-н де Роган. Но прежде он велел отвезти в дом графини корзину с токайским вином и всевозможными редкими деликатесами, все равно как если бы он собрался поехать отужинать к Гимар или м-ль Данжевиль[117].

Этот нюанс не ускользнул от внимания Жанны, как, впрочем, не ускользало ничто; она решила не выставлять на стол ничего из того, что прислал кардинал; когда же они остались наедине, завела с ним беседу:

– Знаете, монсеньор, меня весьма огорчает одно обстоятельство.

– Какое, графиня? – поинтересовался г-н де Роган с напускным недовольством, которое, правда, отнюдь не свидетельствует, что выражающий его и впрямь испытывает недовольство.

– Мне крайне досадно узнать, что монсеньор не только больше меня не любит, но и никогда не любил.

– Графиня! Да как вы могли такое сказать?

– Не пытайтесь оправдываться, монсеньор. Это будет зряшная трата времени.

– Для меня, – ловко ввернул кардинал.

– Нет, для меня, – откровенно сказала графиня де Ламотт. – Более того…

– О графиня! – воскликнул кардинал.

– Не отчаивайтесь, ваше высокопреосвященство, мне ведь это в высшей степени безразлично.

– Безразлично, люблю я вас или нет?

– Совершенно верно.

– И почему же вам это безразлично?

– Потому что я вас не люблю.

– А знаете, графиня, то, что вы сейчас сказали, не слишком-то любезно.

– Да, действительно, мы начинаем не с нежностей, но примем это за реальность.

– И какова же эта реальность?

– Такова, что я вас никогда не любила, да и вы меня тоже.

– О нет, что касается меня, я так не сказал бы! – воскликнул кардинал почти искренним тоном. – Я питаю к вам весьма сильные чувства. Так что не стоит писать меня в одну строку с вами.

– Ах, монсеньор, давайте будем уважать друг друга настолько, чтобы можно было говорить друг другу правду.

– И какова же эта правда?

– Нас связывают узы, не менее сильные, чем любовь.

– Какие?

– Корысть.

– Корысть? Фи, графиня!

– Ваше высокопреосвященство, я отвечу вам тем же, что нормандский крестьянин сказал сыну про виселицу: «Если она тебе не по нраву, не отбивай охоту у других». Ну, а насчет презренной корысти, монсеньор… Эк, вы ею пренебрегаете!

– Ну хорошо, графиня. Предположим, что мы оба корыстны. Но как я могу способствовать вашим интересам, а вы моим?

– Прежде всего, ваше высокопреосвященство, меня так и подмывает устроить вам сцену.

– Так устраивайте, графиня.

– Вы не выказали мне доверия, а следовательно, и уважения.

– Я? Но когда же это было?

– Когда? Не станете же вы отрицать, что ловко вытянули из меня сведения, которые я сама умирала от желания сообщить вам.

– Какие сведения? О чем?