Ожерелье королевы - Александр Дюма (2014)

– От всей души. Вы вели себя как истинный король, я – как истинная королева, не правда ли?

– Хорошо же, – отвечал король, охваченный радостью, – наконец-то мы положим конец всем этим низостям. Мы с вами раз и навсегда раздавим змею, и надеюсь, заживем спокойно.

Он поцеловал королеву в лоб и удалился в свои покои.

Тем временем в конце галереи г-н де Роган увидел Бемера и Босанжа, которые поддерживали друг друга, чтобы не упасть.

Еще через несколько шагов он заметил своего скорохода; тот ловил взгляд своего господина, в ужасе от обрушившейся на него беды.

– Сударь, – обратился кардинал к сопровождавшему офицеру, – все будут встревожены, если я не вернусь из Версаля; нельзя ли мне предупредить домочадцев о том, я арестован?

– Ах, монсеньор, пока никто не смотрит, передайте что нужно, – отвечал молодой офицер.

Кардинал поблагодарил; затем он сказал скороходу несколько слов по-немецки и, вырвав страничку из требника, нацарапал на ней записку.

Потом кардинал скатал эту бумажку в трубочку и уронил на пол; офицер тем временем следил, чтобы их не застигли врасплох.

– Я готов следовать за вами, сударь, – сказал ему кардинал.

Затем оба они удалились.

Скороход налетел на записку, как коршун на свою жертву, бросился прочь из дворца, вскочил на коня и ринулся в Париж.

Спускаясь по лестнице в сопровождении своего стража, кардинал видел из окна, как он скачет по полю.

– Она меня губит, – прошептал он, – но я ее спасу. Спасу ради тебя, мой король, ради тебя, Господи, что велишь прощать оскорбления; во имя твое я прощаю другим; прости же и ты мне!

22. Протоколы

Не успел повеселевший король вернуться к себе в покои и подписать приказ о препровождении г-на де Рогана в Бастилию, как к нему явился граф Прованский; он вошел в кабинет, делая г-ну де Бретейлю знаки, которые тот, невзирая на все свое почтение и добрую волю, не в силах был понять.

Но эти знаки предназначались не министру юстиции; принц повторил их опять, желая привлечь внимание короля, который, поглядывая в зеркало, писал приказ.

Усилия графа не пропали втуне: король заметил его знаки и, выпроводив г-на де Бретейля, осведомился у брата:

– Что означают знаки, которые вы посылали Бретейлю?

– О государь…

– Что означают эти торопливые жесты, этот озабоченный вид?

– Ничего особенного, но…

– Вы, конечно, можете и не отвечать, брат мой, – заметил уязвленный король.

– Государь, дело в том, что я только что узнал об аресте кардинала де Рогана.

– И почему же это известие привело вас, брат, в такое волнение? Или вам кажется, что господин де Роган невиновен? Или мне не следовало обрушиваться на столь могущественную особу?

– Не следовало? Почему же, брат мой. Вы в своем праве. Я вовсе не это хотел сказать.

– Я был бы весьма удивлен, граф Прованский, если бы вы взяли сторону человека, который пытается обесчестить королеву. Я только что виделся с королевой, брат мой, и одного ее слова оказалось достаточно…

– Боже меня упаси обвинять королеву, государь! Вы сами это знаете. У ее величества… моей сестры нет более преданного друга, чем я. Сколько раз мне случалось ее защищать и, не в упрек вам будет сказано, брать ее сторону в спорах с вами?

– В самом деле, брат мой? Разве на нее часто возводят обвинения?

– Не везет мне, государь: что бы я ни сказал, все вам не по вкусу. Я хотел сказать, что королева сама бы не поверила, что я сомневаюсь в ее невиновности.

– В таком случае вы должны радоваться вместе со мной унижению, которому я подверг кардинала, судебному разбирательству, которое за этим последует, скандалу, который положит предел всем измышлениям, коих никто не посмел бы распускать о простой придворной даме, но все охотно повторяют, коль скоро они касаются королевы, потому что она, по общему суждению, недосягаема для клеветы.