У алтаря - Эльза Вернер (2013)

— Говорю вам, разойдитесь! — строгим тоном повторил он, еле сдерживая голос, дрожащий не то от гнева, не то от сильнейшей тревоги. — Что случилось?

Оба противника молчали, но появление старого графа произвело на них совершенно разное впечатление. Оттфрид, который признавал авторитет отца, опустил ружье и отошел на несколько шагов, тогда как разъяренный Бруно продолжал стоять на том же месте, держа в высоко поднятой руке охотничий нож. На его лбу образовалась характерная суровая морщина. В порыве гнева и старший граф Ранек, и прелат имели совершенно такой же вид, какой был в данную минуту у отца Бенедикта. Не к наследнику майората перешла фамильная черта старинного дворянского рода Ранеков, а к скромному монаху.

Старый граф, несмотря на свой гнев и беспокойство, не мог не заметить этой морщины на лбу отца Бенедикта; в его глазах промелькнули гордость и нежность, он узнавал себя в этом благородном лице.

— Бруно, в твоих руках оружие? — воскликнул он с ударением на слове «твоих».

Отец Бенедикт вздрогнул; он понял намек и, невольно взглянув на свое монашеское одеяние, выпустил нож из рук.

— Вы поссорились? — продолжал свой допрос старый граф. — Кто первый начал ссору и что послужило причиной?

На этот вопрос не последовало ответа.

— Бруно, — с упреком обратился старый граф к отцу Бенедикту, — ты подумал бы по крайней мере о своем сане. Разве подобает духовному лицу приходить в такую дикую ярость?

— А разве мой сан обязывает меня выслушивать оскорбления? — возразил отец Бенедикт, мрачно взглянув на графа. — Граф Оттфрид заявил мне, что если бы его семья не облагодетельствовала меня, то я стоял бы в качестве лакея за его стулом.

— Оттфрид, ты осмелился сказать это? — воскликнул граф, бросая гневный взгляд на сына.

— Я указал отцу Бенедикту его место, — высокомерно ответил молодой граф, — он несколько забылся передо мной.

— Если ты действительно произнес эти слова, то обязан сейчас же извиниться! — резко заявил старый граф.

— Ты требуешь от меня, отец...

— Оттфрид, сейчас же извинись! — перебил сына старый граф.

— Никогда и ни за что! — решительно воскликнул Оттфрид и с такой ненавистью взглянул на монаха, что старый граф решил не доводить дела до крайности.

— Оттфрид сейчас еще слишком разгорячен, — сказал он, подойдя к отцу Бенедикту и положив ему руку на плечо — Когда он успокоится, то возьмет свои слова обратно. Будь уверен, Бруно, он извинится, я во что бы то ни стало заставлю его сделать это.

— Мне не нужно, граф, вынужденное извинение, — холодно ответил отец Бенедикт, стараясь освободить свое плечо от руки графа, — я хотел сам потребовать удовлетворения от оскорбившего меня человека, мне не нужно постороннее вмешательство.

— Постороннее?! Бруно!

Упрек прозвучал с грустной нежностью, но это не тронуло монаха. Наоборот, в его глазах как будто промелькнуло отвращение, появлявшееся каждый раз, когда старый граф делал попытку сблизиться с ним.

— Я очень хотел бы, граф, не пользоваться ни вашими благодеяниями, ни вашим расположением, — резко проговорил отец Бенедикт, — я всегда ненавидел благодеяния, которые вы навязывали мне. Еще когда я был ребенком, вы избрали для меня монашеский путь и зорко следили за тем, чтобы в юношестве я не свернул с этого пути на другую дорогу. Я ничем не могу отплатить вам за то, что вы сделали для меня, и должен всю жизнь чувствовать к вам благодарность! Вы дали мне известное общественное положение, хотя при этом убили во мне всякую личность. Скажу вам откровенно, что вы сделали бы гораздо лучше, если бы оставили меня в той среде, к которой я принадлежу по происхождению; я был бы мужиком, поденщиком, в поте лица зарабатывал для себя кусок хлеба, но был бы более счастлив и более благодарен вам, чем за эту жизнь у алтаря!