Большие девочки не плачут - Франческа Клементис (2004)

Первым заговорил Дональд.

— Выглядишь ты отлично, любовь моя. Сама на себя не похожа, если понимаешь, что я имею в виду.

Она понимала. Она испытывала такие же чувства всякий раз, когда смотрелась в зеркало. Она ждала, что отец сейчас подойдет и обнимет ее. Или похлопает по плечу. Или коснется. Если и есть оправдание для группового объятия, тот это был как раз тот случай. Но он продолжал стоять, чуточку загороженный Нэнси.

— Ты, мама, так ничего и не сказала.

— Ты была больна? Мы так давно ничего о тебе не слышали. И не видели тебя с Рождества, и тут ты являешься как гром среди ясного неба, вся такая тонкая. Что мы должны думать?

Марина попыталась скрыть свое разочарование. Однако ее попытка обратилась в гнев.

— Нет, я не болела. Я не была дома, потому что мне казалось, вам неинтересно меня видеть. Я была занята своей карьерой. Той самой, о которой вы меня ни разу не спрашивали. Ездила по миру, организуя кампании в сотни миллионов фунтов, и всякое такое. Все это не так впечатляет, как приготовление яичницы или жареного картофеля для мужа и пятерых детей, но это моя жизнь.

Нэнси рассердили эти нападки на ее ценности.

— Ну зачем же так злиться? Просто мы ошеломлены, вот и все. И обеспокоены. Ты ведь никогда не была такой худой. Любая мать встревожилась бы, если бы ее дочь сбросила столько лишнего веса.

Марина крепко задумалась, прежде чем ответить. Она знала, что сейчас соврет. К родителям она явилась главным образом затем, чтобы наконец услышать от них слова одобрения. Ей хотелось, чтобы они восхищались ее успехами. Она знала, что рассказом об эксперименте с новым препаратом их не склонить на свою сторону. Дисциплина — единственный мотив, который они стали бы уважать.

— Диета и упражнения, вот и все.

Солгав, она не ощутила вины. Дети беспрерывно лгут своим родителям, начиная с ненастоящих слез в колыбели до наглого вранья в подростковом возрасте и недоговоренностей в зрелые годы. Только это и позволяет сохранять зыбкое единство семьи.

И тут Дональд сделал шаг вперед и с гордостью погладил ее руку.

— Молодец, любовь моя.

А вот на этот раз Марина ощутила вину за свою ложь.

Нэнси тоже приблизилась к ней, потому что никогда не отпускала от себя Дональда дальше чем на несколько футов.

— Ну ладно, Марина, молодец. Если, разумеется, это только диета и упражнения.

Это подозрение, основанное на проницательности, вмиг нарушило душевное равновесие Марины. Нэнси тотчас напустила на себя самодовольный вид, поскольку верно во всем разобралась. Ее волновало только одно — на какие ухищрения Марине пришлось пойти, чтобы настолько измениться.

Было очередное Рождество. Дональд скрылся в сарае. Марина и Нэнси сидели друг против друга в гостиной. Перед ними, точно обвинение, были разбросаны остатки пищи. Телевизор был включен, и сообщения о глобальных несправедливостях, сообщаемые мрачным тоном, перемежались с фирменными охами Нэнси.

Физические перемены, происшедшие с Мариной, оказали глубокое воздействие и на ее личность. Она осмелела настолько, что могла задавать вопросы, которые раньше не решилась бы задать. Ей казалось, что это, наверное, оттого, что она больше не является мишенью для острых стрел. Теперь она может говорить что хочет, но уязвить ее невозможно. А вопросы у нее были. Пустоты, которые нужно было заполнить, и она чувствовала в себе силы сделать это. От свободы захватывало дух.

— Почему после Испании ты больше не ездила за границу, мама?