Свободные от детей - Юлия Лавряшина (2008)

Сердце у меня начинает колотиться уже на лестнице. Лошадей я до сих пор видела только на ипподроме на Беговой, куда меня периодически загоняет моя азартная натура. Да еще, может, во время городских праздников, когда под уздцы проводят унылых кобылок с гордо восседающими на них карапузами. От девчонок, что ведут лошадей, попахивает навозом, а, может, этот запах только мерещится, но даже если он действительно есть, не это всегда мешало мне подойти к ним поближе. Мне просто было неловко среди бела дня вскарабкаться на лошадь наравне с малышами и на глазах у десятков зевак медленно проплыть по парку… Еще то было бы зрелище!

Другое дело вытворить все то же самое, но когда тебя никто не видит. Темнота заставляет сердце волноваться, будто я иду на преступление. Но рука у Власа надежная, он держит крепко, и уже верится в то, что, если в седло меня подсадит он, я ни за что не рухну вниз.

Мы выбегаем во внутренний двор, и лошади, серая в яблоках и гнедая, вскидывают головы, взволнованно фыркают. Вечер хоть и сырой, но теплый, однако мне все равно чудится, что из их раздувающихся ноздрей вырывается пар. Это какая-то фантасмагория: огромные живые существа, уместные в пушкинском прошлом, — в дне сегодняшнем, в самом центре Москвы. В этих старых переулках не назойливо-неоновых, западных, как центральные улицы, а темных, мистических, восточных… Наш город сплюснут с двух сторон Западом и Востоком, зажат между ними. Кто победит? Здесь пока сохраняется Москва позапрошлого века — домов выше двухэтажных не найдешь, и каждый из них такой обшарпанный и милый, что так хочется огладить стены…

Но вместо этого неуверенно протягиваю руку и прижимаю ладонь к теплой, дышащей конской щеке. Гнедая настороженно косит глазом, и я думаю, что у лошадей они всегда немного диковатые. Но это не пугает. Какая-то генетическая приязнь к этим созданиям живет в каждом из нас, и жажда бешеной скачки по бескрайнему полю, хоть однажды в жизни, но дает себя знать. И тогда не находишь себе места в своей ухоженной квартире, располагающей к неге и лени. А сердце колотится и просит свободы…

— Не бойся, — говорит Влас и берет облюбованную мной гнедую под уздцы. — Ставь ногу в стремя.

То, что он позволяет себе командовать, отчего-то даже приятно. Дикая лошадь, предчувствие скачки и сильный мужчина рядом… Кажется, сердце уже заполнило всю меня — так оно колотится в каждом уголке тела, пульсирует в голове, шумит в ушах. Я ставлю ногу в стремя и перекидываю другую, на секунду позволив себе порадоваться тому, что надела джинсы, хотя подумывала нарядиться ради прогона спектакля. Но решила приберечь триумф для премьеры. Хороша была бы я сейчас в костюме от Версаче…

Влас так ловко впрыгивает в седло, будто провел на лошадях полжизни. И улыбается, как Делон в роли Зорро, только лицо его не скрыто маской. Это, конечно, не так таинственно, зато смотреть приятней. Но я не могу любоваться им долго, мне нужно во что бы то ни стало удержаться на этой высоте, которая не очень-то меня и пугает: в прошлый понедельник (выходной у артистов) мы прыгнули с Малыгиным с вертолета. Конечно, с парашютами, до полного безумия мы еще не дошли. Восторг был беспредельным, как небо вокруг, хотя, когда делала шаг в бездну, мне казалось, что сердце просто лопнет, переполнившись страхом. Но я выжила и даже неплохо приземлилась, по крайней мере не упала. А Влас визжал в воздухе от восторга, как ребенок… И этот ребенок меня не раздражал. Хотя я и ему не хотела бы посвятить всю свою жизнь…

Чуть сжав ногами округлые бока лошади, заставляю ее сдвинуться с места. Она слегка вздрагивает подо мной и плетется сперва неохотно, потом все ускоряет шаг и постепенно переходит на легкую рысь. Как держаться в седле, меня учила мировая литература, и сейчас я лихорадочно вытягиваю из памяти обрывки фраз, в которых прозвучало, как попасть в ритм движения, чтобы не слезть с лошади инвалидом.